Георгий Граубин - На берегах таинственной Силькари

Вкладчиком хитрый казак стал не зря: или ему в (монастыре посулили какую нибудь должность, или ему надо было избавиться от подчинения воеводе: вкладчики подчинялись только монастырям.,

Немало было в то время «вложено» душ в Селенгинский монастырь, а еще больше в Нерчинский. Этот. монастырь велел построить Петр I на том месте, где был впервые заложен острог. При монастыре была тюрьма и мельница. Монастырю, конечно, принадлежали выпасы и пашни, на него работали крестьяне, ставшие его собственностью: одних «вложили» в монастырь, другие были приобретены по кабальным распискам. Ну, а пленных бурятских и тунгусских женщин монастырь скупал целыми партиями. Здесь их крестили, а потом выдавали замуж. Женщин тогда в Сибири было очень мало и за это счастливые мужья обязаны были пахать монастырю земли, косить сено и пасти скот. Тех, кто плохо работал, настоятель бил плетьми и сажал в тюрьму. За непосещение церкви в первый раз провинившегося не кормили день, за второе непосещение сажали на сутки на цепь без еды. Ну, а если и это не помогало — нещадно секли плетьми. Уж кто-кто, а церковники знали, что бог не услышит воплей истязаемых.

Служители церкви всегда получали от правительства большие льготы. Их первыми освободили от телесных наказаний. Не облагали податями. Денег они получали много.

Забайкальские крестьяне еле-еле сводили концы с концами, перебиваясь с хлеба на квас, а сельские священники никогда не знали бедности.

Каждая крестьянская семья платила им в рождество — мешок хлеба; в богоявление (был такой праздник) за водоснятие — 1 рубль; за постную молитву — 1 пуд хлеба; в великий пост при исповеди — в зависимости от тяжести грехов; в храмовые праздники за молебны — 2 рубля.

Кроме того, надо было покупать свечи — на это в год уходил еще рубль. За венчание поп получал двадцать рублей. За похороны — лошадь или коров у. За простой молебен — барана. (Эти «расценки» я взял из книги, напечатанной в 1885 году в Петербурге).

Поэтому как только переселенцы закладывали новое село, объявлялся поп и строилась новая церковь. К началу революции в Сибири насчитывалось почти семьсот новых церквей. И построены они были в основном за счет переселенцев, хотя тем и так приходилось трудно.

Очень нежно заботилось царское правительство о бурятских священниках — ламах. Старшему ламе было положено 500 десятин, настоятелю дацана — 200, ламе — 60. Даже ламскому ученику полагалось в два раза больше земли, чем крестьянину. Недаром старший лама Гусино-Озерского дацана (этот дацан был «главным», а старший лама назывался Бандидо-Хамбой-ламой) установил молитву за царя, которую читали 69 раз в году во всех дацанах Восточной Сибири.

Немало «царских дней» было и в русском календаре: шестьдесят семь. К ним относились дни рождения царя и царицы, великих князей и княгинь, некоторые из них отмечались молебном «по особой книге, со звоном во весь день».

Церковь и царь взаимно любили друг друга: на одном докладе (о состоянии Томской губернии) Николай II написал: «Вопрос о постройке церквей в Сибири, в особенности в новых поселках, очень близок моему сердцу».

Когда Николай, еще будучи наследником, проезжал через Сибирь, архипастырь Вениамин Иркутский в честь этого «исторического» события решил срочно крестить бурят. По его приказу балагансний исправник Пономарев собрал 68 бурят — по одному от каждого улуса — и, чтобы они не разбежались, запер их в каталажку. Прежде чем приступить к крещению, хитрый архипастырь обратился к Николаю: как быть, если буряты решили по случаю вашего проезда принять христианство и поименоваться Николаями? Николай «всемилостивейше» разрешил, а смекалистого служителя взял на замету. Бурят окрестили, выдали в награду по кресту и рубахе и с миром отправили домой.

Когда началась война с Японией, церковь заявила царю: «Располагай нами и имуществом нашим. Нужно будет — церкви и монастыри вынесут драгоценные украшения из святынь своих на алтарь отечества». А когда после революции случился в Поволжье страшнейший голод и люди умирали тысячами, церковь помочь не пожелала. Насильно удалось тогда взять у нее немного драгоценностей, остальное она надежно спрятала.

Взаимная любовь царя и церкви была не бескорыстной: церковь внушала народу покорность, царь отпускал на ее содержание по тридцать миллиона» рублей в год.

В самих служителях церкви бескорыстия было тоже не больше, чем карасей в наперстке. В свое время нашумело дело якутского протоиерея, миссионера и монаха Сивцова. Разъезжая по улусам, он никогда не платил за лошадей, вымогал взятки, делал ложные-доносы, втридорога торговал порохом.