Иван Дроздов - Митяй в гостях у короля

Король стоял перед стеной и продолжал смотреть на нее и после того, как экран погас. Его душил смех, но он не хотел ронять перед Марией королевское достоинство и лишь широко улыбнулся. В глазах его засветилась радость. Было видно, что он доволен тем, что именно банкир Флокс стал первой жертвой удивительного открытия. Он бы сейчас хотел сообщить Дмитрию целый список субъектов, которых бы он немедленно хотел наградить этой театральной художественной походкой, но, повинуясь тому же королевскому этикету, решил отложить свою просьбу до следующего раза. Поздравил Дмитрия с замечательным открытием и удалился. Не сказал, когда снова навестит русского друга, но для себя решил: приедет к нему завтра же.

Для экипажа «Русалки» начались осложнения, которых Дмитрий все время боялся и ожидал. Из России пришла первая ужасная весть: пропала семья Евгения. Она исчезла ночью из Калиновки, где Ирина жила с девочками. На столе обнаружен принтерный текст на лощеной бумаге: «Дмитрий! С семьей Евгения ничего плохого не случится, но вы ее не получите до тех пор, пока не вернетесь в Россию».

По телефону содержание записки Дмитрий сообщил королю. Тот пригласил его во дворец. Хасан несколько раз прочитал записку; он изучал русский язык и пытался разобрать значение каждого слова. Наклонился к аппарату, сказал секретарю:

— Пригласите человека из Москвы.

И тотчас же в дверях появился знакомый до мельчайших подробностей русский политик, еще недавно занимавший пост главы правительства и поднявший в России цены в несколько тысяч раз. От двери до стола короля он катился колобком, и было трудно различить, где у него зад, а где перёд. Дмитрий вспомнил шуточную песню одесситов: «Там где брошка, там перёд…» Руки, толстые и короткие, висели недвижно, и ногами семенил дробно, будто ехал на колесиках. Но особенно в нем поражали пустые немигающие глаза и чмокающий мокрый рот. Казалось, он только что поел блинов со сметаной и забыл вытереть губы.

— Кибальчиш. Да, меня зовут Герард Кибальчиш. Рад передать вам привет от президента России.

Руку ему король не подал. Кивнул на Дмитрия:

— Это мой русский друг. Я ему доверяю.

Сел на диванчик и рядом с собой показал место Дмитрию. Герарду предложил кресло напротив. Гость из Москвы еще что-то говорил о президенте, о других известных политиках, но король слушал его плохо.

— У вас в России много партий и движений, — заговорил Хасан, — вы, извините, тоже…

— Да, да, ваше величество, мы тоже создали движение, но совершенно новое — таких еще не было, и у вас в Арабии нет и не может быть по причине сверхновизны и глобального характера…

— О-о, продолжайте, пожалуйста, это что-то уж совсем интересное. У нас, конечно, нет такого движения, да и откуда взяться, если люди у нас заняты повседневными житейскими делами.

Король говорил с явной и не очень скрытой иронией, — он знал компанию людей, которой принадлежал этот любитель много и вкусно поесть, он и с папой его встречался еще в те времена, когда тот работал в «Правде» корреспондентом и, как жук навозный, ползал вначале по странам Латинской Америки, а потом и на Ближнем Востоке. Когда сынок правдиста вдруг вспрыгнул в кресло правителя России и начал свои головокружительные реформы, король поручил своим агентам изучить досье Герарда, и тогда на его столе появилась бумага, от которой он пришел в смятение: этот господин с мокрыми толстыми губами, очевидно по протекции папаши, был засунут в журнал «Коммунист» и несколько лет протирал там штаны, ничего не делая, потому что в журнале этом нечего было делать. А если бы и потребовалось что-нибудь написать, то все равно бы ничего не написал по той простой причине, что писать он не умел. И он вообще ничего не умел делать: ни строгать, ни пилить, ни даже двор подмести — слишком был толст и не мог наклониться. Такого-то человека посадили в кресло главноуправляющего всей страной — и еще какой! — Россией!

Хасан был молод и решил, что он еще не созрел для понимания таких странных фокусов мировой политики.

И вот Герард сидит перед ним. Он там, в России, создал новое движение, но какое? Королю неловко переспрашивать, но он решительно не понимает, что это за движение, которое поручили возглавить такому «стратегу».

Впрочем, Кибальчиш не так глуп, как могут о нем подумать. К примеру, он видит, что Хасан ничего не понял, и решил растолковать суть своего движения.

— Многие у нас индифферентны, — ввернул он мудреное словцо, — и не идут на выборы, не хотят поддержать президента. Я решил возглавить вот этих — индифферентных. Мы вернем в политику жирных и ленивых.