Анна Малышева - Посланница судьбы

– Гордый! – ворчал в тот вечер Белозерский, деля ужин из зайца, приготовленного на вертеле, со своей экономкой Изольдой Тихоновной. – Не желает мараться об какого-то там Белозерского! Куда нам, он ведь водит дружбу с самим государем!

О коротких приятельских отношениях московского губернатора с императором Николаем, действительно уже слагались легенды. Голицын был запросто вхож в царевы апартаменты. Мало того, Николай Павлович подолгу не отпускал от себя приятеля, когда тот наезжал в Петербург, и всякий раз находил повод задержать дорогого гостя.

На самом деле причина отказа поохотиться на зайца крылась вовсе не в тщеславии князя Голицына. Дело в том, что губернатор московский имел ранимую душу и не терпел убийства животных. В его имении Рождествено был устроен зверинец под названием «Ноев ковчег», в котором обитал не только домашний скот, но и дикие животные. Однако Илья Романович подозревал совсем иной подтекст в такой неблагосклонности к нему градоначальника.

– Уж я-то знаю, каковы эти господа, когда дорываются до власти! – разглагольствовал он за ужином. – Им только дай примерить генеральский мундир, да еще повесь на шею Анну, да не одну, а все четыре, увидишь, в какое мерзкое отродье они тотчас обратятся! Перед ними надобно лакействовать, так-то, матушка! Им надобно годить, а не то перемелют тебя вместе с мукой, запекут в кулебяку да и слопают за милую душу, запивая наливками и покрякивая от удовольствия. Нет уж, увольте! Кулебякой быть не желаю! – И, переведя дух, начал совсем другим, сладко сентиментальным тоном: – Вот в былые времена губернаторами становились люди достойные, много о себе не мнившие. К ним можно было запросто явиться на обед и выпить запанибрата… И никакой тебе гордыни… По-братски, по-дружески принимали…

После подобных спорных сентенций Илья Романович обычно впадал в идиллические воспоминания о графе Ростопчине, в дом которого некогда был запросто вхож. Изольда Тихоновна, знавшая эти басни наизусть, пресекла начавшийся было панегирик по усопшему губернатору холодным, деловым тоном:

– А вот бы вам не полениться, да и самому нанести визит князю Голицыну. По-соседски, так сказать, по-приятельски. С вас, поди-ка, не убудет!

При этом она ловко поддела вилкой заячью почку и отправила ее себе в рот, слегка зажмурившись от наслаждения.

– Человек он, – прожевав и проглотив лакомый кусочек, продолжала она, – говорят, миролюбивый, даже хлебосольный. Того и глядишь, ко двору вас приблизит…

– Приблизит… как же… – проворчал в ответ Илья Романович. – Не те нынче люди, драгоценная моя, чтобы за просто так протекции раздавать. Да и времена изменились к худшему…

– А когда они к лучшему-то менялись? – скептически заметила Изольда Тихоновна и, потянувшись за печенкой зайца (она была большой любительницей потрохов), нравоучительно изрекла: – Надо уметь приноравливаться к любым временам. А вы – сразу обижаться на полезного человека…

История с Голицыным на этом не закончилась. Буквально на следующий день после описанного разговора за ужином губернатор московский прислал князю приглашение посетить его имение Рождествено. Разумеется, это был акт чистой любезности, за которым никакой склонности близко дружить прозревать не стоило. Но Илья Романович воодушевился.

Тут необходимо заметить, что начальник Москвы был сыном одной из самых знатных и богатых российских помещиц, княгини Натальи Петровны Голицыной, имевшей шестнадцать тысяч крепостных крестьян. Сыну же она выделила скромное Рождествено и всего сто душ, а также пятьдесят тысяч рублей ассигнациями в год. Сумма небольшая, если учесть, что деньги из казны Дмитрий Владимирович получал только на приемы и угощения. В первые годы своего правления он наделал немало долгов, так что даже император Николай Павлович вынужден был просить Наталью Петровну, чтобы она повысила сыну ренту. Княгиня «взмиловилась» и прибавила еще пятьдесят тысяч. Но и этого было недостаточно, потому что Дмитрий Владимирович, вопреки обычаям власть имущих, не брал взяток, а, напротив, часто тратил собственные средства на нужды горожан.

Мягкий характер Голицына вполне соответствовал его внешности. Он имел приятное открытое лицо с правильными чертами и высоким лбом. Глаза его всегда смотрели внимательно и как будто немного печально. В линиях рта было нечто женственное. Губернатор был мал ростом, сухощав и имел крохотный, почти детский, размер ноги, что давало повод для многих насмешек и анекдотов. Руки у него тоже были несоразмерно малы, пухлы и выхолены. Голицын был отчаянно близорук, но очков не носил, лишь изредка пользовался лорнетом. Когда он гостил у матери в Петербурге, та всегда наказывала дворецкому: «А пуще всего смотри, чтобы Митенька не упал, сходя с лестницы». Это знали и над этим смеялись. Однако все насмешки и анекдоты смолкали перед добротой, великодушием, скромностью и деловыми качествами, коими в избытке был наделен Дмитрий Владимирович. Особенно расположил москвичей к губернатору вопиющий к небу случай со стариком-камердинером. Дело в том, что градоначальник, отправляясь в театр или на бал, отпускал всех слуг, кроме швейцара и камердинера. Возвращаясь домой, он звонил, по этому звонку являлся камердинер и помогал князю раздеваться и ложиться спать. Но однажды, приехав поздно с бала, Дмитрий Владимирович довольно долго простоял на крыльце, сорвав звонок. Тогда он пошел в комнату слуги и нашел своего старого, верного камердинера мертвецки пьяным, лежащим на полу. Князь никого из дворни не стал будить, даже не позвал швейцара, сам разул, раздел старика и уложил в постель.