Харальд Тюсберг - Хакон. Наследство

Хакон решительно зашагал к главному выходу из ризницы и удалился, закрыв за собою дверь. Гости, едва опомнившись, поспешили за ним наружу и как раз увидали Ингу мать короля: она направлялась в Церковь Христа, чтобы начать предписанный недельный пост.

Дружинники Дагфинна Бонда сей же час стали в караул вокруг огромного собора, занявши заранее назначенные места. Все входы и выходы будут под охраной день и ночь, пусть Инга без помех предается молитве и медитации. Ей принесли три меховых одеяла – постелить на пол да укрыться, и Инга устроила себе ночлег подле раки святой Суннивы. Засим она отослала своих помощников. Отныне посетить ее могли только король Хакон и Дагфинн Бонд, да и то если она пожелает.

– Вряд ли в этом возникнет нужда, – сказала Инга. – Вы же понимаете, мне необходимо побыть одной.

В определенные часы появлялись в церкви мальчики-певчие с кадильницами и курили ладаном, вблизи ее, но не совсем рядом, и не глядя на нее, и не заговаривая с нею. В определенное же время изо дня в день занимали свои привычные места на галереях малые и большие хоры монахов и каноников и в течение часа пели для нее псалмы. В остальном Инга была совершенно одна в огромной пустой церкви. Одна. Наедине со своими мыслями, день за днем, ночь за ночью. Наедине с собою.

С утра и до вечера взор ее мог следить переменчивые полосы света, падающие внутрь сквозь цветные витражи свинцового стекла. На рассвете снаружи весело щебетали птицы, галдя, шебаршились в кронах деревьев, раскачивали ветки.

Яркий солнечный свет, повторяя движения черных веток, осыпал мощные каменные стены зыбкими, трепетными узорами теней. На протяжении дня свет мало-помалу менялся, следуя солнцу и легкокрылым облакам, с востока на запад, медленно, неспешно. Исподволь, неприметно полосы света скользили по полу, по стенам. Затем свет вдруг утрачивал яркость, тускнел, навевая дремоту. Усталое сияние дня неторопливо цедилось сквозь мглу курений, дымок жировых лампад и копоть толстенных восковых свечей. Последние его лучики тихонько ощупывали церковные скамьи, играли в грубоватой деревянной резьбе и наконец устраивались отдохнуть в аляповатых каменных арках, где нежились в тепле сонные мухи. На мгновение свет густел, вновь набирая яркости и как бы дрожа подобно крылышкам насекомых, – но лишь на мгновение. И тотчас угасал. Оставались лишь золотисто-алые блики, сотни зыбких огоньков – лампады и восковые свечи. Исполинские своды собора постепенно наливались вечерним сумраком и в конце концов нависали над головою кромешной тьмой – чернее ночи.

Тогда Инге вновь слышалось пение, хоть она и знала, что совершенно одна.

Всякий раз, как мальчики-певчие помахивали кадильницами или монахи пели на галереях псалмы, Инга тихонько сидела в своем уголке. В тех немногих случаях, когда являлись посетители, она обращала свои молитвы внутрь, безмолвная и сосредоточенная, чтобы после душа ее посылала их еще выше в небеса.

Оставаясь одна, Инга бродила по огромной церкви. Тогда можно было говорить вслух. Время суток не имело для нее значения. Много раз она останавливалась у могилы короля Сверрира и молила его о поддержке в предстоящем испытании. Она возьмется нести каленое железо ради его внука, на карту поставлено будущее Сверрирова рода. Потом она продолжала свой путь, преклоняя колена у святых образов. Чаще всего она молилась Деве Марии, Спасителю и Отцу Небесному. Вознеся молитвы этим трем, она, бывало, подолгу разговаривала сама с собою у другой гробницы. Ей нужно было многое сказать Хакону сыну Сверрира, которого она всегда называла своим супругом. Ведь именно он вовлек ее в эту историю. То, что предстоит, она сделает и ради него, и ради их сына, Хакона. И где бы он ни был, пусть по-мужски поможет ей выстоять.

А напоследок, прежде чем забыться сном подле раки святой Суннивы, она вслух беседовала со святой. Суннива тоже была женщиной, ей ли не понять, как много для Инги значит сын. Бренные останки святой Суннивы лежали так близко, и Инга уверилась, что святая слышит ее.

Мало-помалу Ингу охватило ощущение покоя и безопасности. Ужас, который терзал ее вначале, гнетущий страх перед тем, что может случиться, куда-то исчез. Она чувствовала, что вовсе не одинока. От каменных стен словно бы шли голоса, возвещавшие, что она получит помощь. И душа ее преисполнилась спокойной решимости. До сих пор она справлялась с возложенной на нее миссией, значит, сумеет исполнить и последнее, чего от нее требуют. Еще немного – и наследственные права мальчика будут обеспечены раз и навсегда.