Харальд Тюсберг - Хакон. Наследство

Еще одним камнем преткновения были баглеры.

Скули брат короля начал оказывать повышенное внимание Гауту Йонссону. Благосклонно отзывался о его брате, грозном баглерском предводителе Арнбьёрне. Ведь его воспитывал сам епископ Николас Арнарсон, верно?

– Да, господин, – нехотя согласился Гаут Йонссон.

– Встреча с епископом Николасом оставляет неизгладимое впечатление.

– Я встречал только одного человека, который производил такое впечатление.

– Это был король Сверрир?

– Да, король Сверрир, враг епископа.

– Великие мужи, каждый в своем роде.

– Да, господин. Величайшие мужи.

– Твой брат Арнбьёрн имел замечательного наставника.

Гаут Йонссон понимал, что Скули брат короля проявляет к нему интерес только из-за Арнбьёрна и из-за того, что ищет способ привлечь баглеров на свою сторону.

– Говорят, – продолжал Скули, – Николас Арнарсон никогда не поддерживал Эрлинга Стейнвегга.

– Возможно, тот человек просто не был настоящим Эрлингом Стейнвеггом.

– Я слыхал, он обещал королю Хакону не принимать сторону баглеров.

– Я тоже слыхал, что он дал такое обещание королю Хакону.

– Но не королю Инги?

– Об этом ведомо только королю Инги.

– Однако же нельзя отрицать, что епископ Николас посодействовал, чтобы после Эрлинга баглерским королем был избран его племянник Филиппус.

– Мне это неизвестно.

– Во всяком случае, нам обоим известно, что Филиппус властвует на землях баглеров так, словно это его собственная, самостоятельная держава. И что баглеры обмениваются дарами с королем Иоанном Английским. И что Филиппус во всем берет с Иоанна пример.

– Мигом перестанет, как только услышит, что Ричард Львиное Сердце вернулся домой.

– Епископ Николас строит башни и укрепления вокруг своей резиденции в Осло, с валами и камнеметами, и держит немцев-наемников. От кого это он намерен обороняться?

Гаут Йонссон сам хотел потолковать насчет баглеров и потому сказал:

– Не знаю. Может, у тебя есть свои соображения, господин?

– Пожалуй что, от короля Инги и от меня.

– У баглеров нет денег, а численность их так невелика, что они не смогут противостоять столь превосходящим силам.

Скули брат короля усмехнулся и произнес:

– Филиппус прислал весточку: он желает, чтобы нынешний мир упрочился. Предлагает встретиться на полпути между Осло и Нидаросом, на Квитесё в Рюфюльке, и обсудить раздел державы. Инги останется королем на Западе, а Филиппус, с нашего согласия, будет править Восточной Норвегией. Более того, если мы отдадим в жены Филиппусу дочь короля Сверрира, Кристину, тогда в жилах следующего короля Восточных земель будет кровь Сверрира. В случае нашего согласия само имя «баглеры» забудется навсегда. Как по-твоему, стоит дать Филиппусу позволение называться королем?

Гаут насторожился: не ловушка ли это? Серьезно глядя на брата короля своим единственным глазом, он сказал:

– По-моему, нет, господин. В стране должен быть один король. Дать Филиппусу право власти над Восточной Норвегией – еще куда ни шло. Но позволить ему называться королем – это уже чересчур.

Скули ответ понравился.

– Когда в стране один король и зовется он Инги, а не Филиппус, с властью все ясно, – сказал он. – Тут Филиппусу будет мало толку от своей правоты, пока ошибки делает король Инги.

На Квитесёйской встрече постановили примириться и разделить страну, но при условии, что Филиппус будет именоваться не королем, а как-нибудь иначе. Епископ Николас Арнарсон тихонько улыбался. Королевский титул – невеликая цена за благоденствие и мир. Кристина дочь Сверрира станет женой Филиппуса, а раз так, мстительности у биркебейнеров поубавится.

Однако ж уговорились они обо всем, не спросивши Кристину. Ей было двадцать семь, а Филиппусу – в два с лишним раза больше. Кристина пошла к епископу Николасу жаловаться, ибо была отнюдь не в восторге от такого замужества. Филиппус, сказала она, по-настоящему вовсе и не король, подобный брак для нее унизителен и выглядит как насмешка над памятью отца. Но у епископа Николаса разговор был короткий. Он напустился на нее и пригрозил, что, если Филиппус для нее нехорош, ее либо отдадут замуж за тридевять земель, на чужбину, и потомки ее никогда не увидят Норвегию, либо она станет женой простого бонда. И Кристина покорилась.

Для всех Квитесёйский мир был сущим благом, Кристина, однако, уживалась со своим пожилым супругом далеко не мирно. За неимением лучшего она попрекала его тем, что он ненастоящий король. Поэтому всякий раз, как за королевской печатью являлись послы, их встречали недовольством, и Филиппус отказывался выдать печать. Однако, прежде чем король Инги и Скули брат короля решили, как тут быть, случилось то, о чем, кроме епископа Николаса, почти никто и не думал. Кристина понесла. Но, слабая и истерзанная отчаянием, бедняжка умерла родами. В народе говорили, что она давно приготовилась уйти из жизни.