Александр Красницкий - Рюрик-викинг (сборник)

Это и был Мал – кудесник болгарский.

Вадим перепугался. Появление этого страшного существа, которое он незадолго перед тем так страстно желал видеть, наполняло теперь его душу ужасом. Он весь дрожал, как в лихорадке, а страшный Мал подходил все ближе и ближе.

– Добро пожаловать, княжич! – прохрипел кудесник. – Заждался ты меня, да ничего это, другие и еще дольше ждут старого Мала. Только для тебя одного вышел я так скоро. Знаю я, как рвется на части твое сердце молодое, знаю, чего ты ждешь от меня, все знаю. Не утаишь ты от меня ни одной думушки своей сокровенной. Что же стоишь? Чего дрожишь, как лист древесный осенью? На смерть идти не боишься, а тут тебя человек обыкновенный пугает. Эх, эх! Не такие молодцы на родине моей в славном Ателе-городе. Так-то! – Мал в упор посмотрел на смущенного и перепуганного Вадима и громко захохотал.

– Кто ты, страшный старик, скажи? – вскричал юноша.

– Кто я? А зачем это тебе знать, гордый старейшинский сын? Сам ты должен был знать это, прежде чем ступить на эту прогалину и вызвать меня. Да, впрочем, скажу я тебе. Далеко-далеко отсюда, на большой реке у моря Хвалынского, стоит славный Атель, чтобы попасть в него, через много племен пройти нужно. Болгары, узы, печенеги путь смельчаку преграждать будут и, если только не родился под звездой счастливой, забелеют его кости в степях печенежских. Оттуда и я родом. Ханам козарским я верным слугою был и в их земле постиг премудрость кудесническую. Все постиг я, и дорого мне стало это. Видишь, теперь я какой? А ведь когда-то и мой стан был так же прям, как и твой, и мое сердце билось любовью к красным девицам. Ох, давно, давно это было. Согнулся стан мой, крепости нет в руках моих, ноги не держат, без помощи ходить не могу. Умер я телом, в прах, в тлю превратился. Зато духом живу. Умерло тело, проснулся дух. Все я постиг на белом свете, все знаю; и ход светил там, на небе, мне известен, и тайна жизни и смерти, и будущего. Умею и думы читать чужие, и знаю, чье сердце чем бьется. Знаю, зачем ты пришел ко мне. Хочешь, скажу, не дожидаясь, что ждет тебя в грядущем?

Вадим в волнении слушал отрывистую речь кудесника. Оторопь охватила его. Ему казалось, что какая-то невидимая сила заставляет его слушать Мала, приковывает к месту.

– Хочешь, хочешь? – приставал тот, пристально смотря своими маленькими сверкающими глазами на юношу.

– Скажи, – тихо проговорил тот, не будучи в силах оторвать своего взгляда от страшного старика.

Мал залился тихим смехом, от которого задрожало все его старое тело.

– Так пойдем же, пойдем ко мне, – схватил он за руку юношу, – пойдем. Но прежде чем нож тебе заговорить, будущее я тебе покажу. Узнай, что ждет тебя в тумане грядущего. Узнай и помни: того, что увидишь, не избежать тебе. Рано или поздно исполнится оно над тобою.

Он потащил Вадима через кустарник.

Густые заросли отделяли эту прогалину, на которой происходил их разговор, от другой, небольшой. На ней, под низко нависшими ветвями елей и сосен, стояла жалкая лачуга Мала. Ни дверей, ни окон не было. Низкое и узкое отверстие вело внутрь. Даже Мал должен был согнуться, чтобы пройти через него, а высокому Вадиму пришлось пробираться внутрь ползком.

Удушливый запах гари и каких-то трав стоял в лачуге. Вадим чуть не задохнулся, попав в нее. Мал заметил это.

– Не прогневайся, сын старейшинский, – сказал он, – убоги мои палаты, но ты сам, незваный, пришел в них.

Он раздул едва тлевший посреди лачуги уголек.

Вспыхнул костер, и тут только Вадим мог разглядеть внутренность странного жилища. Со всех сторон глядели на него, разинув беззубые челюсти, человеческие черепа.

В одном углу бился черный, как смоль, слепой ворон.

Пол лачуги кишел ужами, ящерицами. Вадим едва смог подавить в себе чувство гадливости, но, взглянув на Мала, он вдруг удивился.

Перед ним был вовсе не дряхлый, сгорбленный старик. Стан кудесника выпрямился, клюка валялась далеко от него. Он казался сразу помолодевшим на много-много лет.

– Ты хотел знать свое грядущее, я покажу тебе его, не страшись только, – громко проговорил он.

У Вадима вдруг закружилась голова от внезапно распространившегося по лачуге одуряющего запаха какой-то едкой травы. Огонь в костре разом вспыхнул. Повалил из него густой дым, который сперва тянулся по потолку, а потом, не находя себе выхода, наполнил всю лачугу. Наконец дым спустился так, что окутал собой совершенно фигуру болгарского кудесника. Теперь Вадим перестал совсем различать окружающее. Слепой ворон отчаянно захлопал крыльями, мечась из угла в угол.