Иван Дроздов: Баронесса Настя

Случалось, Владимир ослаблял бдительность. Засмотрится на стайку розовых, подрумяненных с одного бока облаков, а сверху, точно коршун, «мессершмитт» на голову валится. И лупит из скорострельных пулеметов. Трассы пуль точно красные змеи по небу вьются.

Правда, до сих пор обходилось. Видно, в рубашке родились два боевых друга — Гурьев и Пряхин.

Чаще не их, а они первыми находили врага. «Прикрой, Володя!» — неслось по радио. И Пряхин прикрывал.

Были и такие переделки, из которых только чудом можно было выбраться живым и вернуться на аэродром.

Раз их вызвал к себе командир на рассвете. Показал на карте мост через реку, сказал:

— Через сорок минут здесь наши бомбардировщики будут. Прикройте их от вражеских истребителей.

На прощанье, пожимая руки, заметил:

— Через мост этот идёт подкрепление немцам. Наступление на нашем участке готовят.

— Есть, прикрыть бомбардировщиков!

Боевая пара в воздухе. Впереди — клин бомбардировщиков. Идут звеном: три машины треугольником, точно журавли. Заметили и они краснозвёздную пару, ведущий качнул крылом: дескать, здравствуйте, ребята, подтягивайтесь поближе.

Над целью бомбардировщики в линию перестроились, стали на боевой курс. Тут–то и вынырнули из–за облаков вражеские истребители. Пряхин первым их заметил. Закричал командиру: «Справа по курсу шесть «мессеров »!» — «Прикрой, Володя!» — крикнул Гурьев и взмыл боевым разворотом ввысь. Он всегда так: высотой запасется и оттуда на головную машину врага, — будь то бомбардировщик или истребитель, — коршуном кинется. И на этот раз с высоты в самую гущу «мессершмиттов» врезался, весь строй сломал. Пряхин поотстал малость, но тоже высоту набрал. Смотрит, как бьётся командир, как он с первой атаки вожака вражеского пулемётной очередью прошил. На другую машину пошёл, но фрицы опомнились, двое в хвост Гурьеву пристроились. Тут–то и пришла очередь Пряхина: по первому самолёту из пушки ударил — в мотор угодил, второму на хвост насел, бьёт из пулемётов по кабине, из неё только искры сыплются…

Растерялись фашисты, никто из них уж не думал атаковать наши бомбардировщики, об одном теперь у них забота: как бы уцелеть самим. Не до жиру, быть бы живу! А Гурьев в азарт вошёл, точно ястреб носился в вороньей стае, — вот влево за «мессершмиттом» погнался… Пряхин за другим устремился в погоню…

Бой воздушный скоротечен. Он иногда лишь секунды длится, да только секунды эти долгими кажутся.

Видел Пряхин, как два «мессершмитта» загорелись, к земле полетели, третий окутался дымом, скрылся за облаками… Кидал зоркие взгляды то на командира, то на бомбардировщики, — будто бы удалось им бомбы сбросить на цель, — но дальше ничего не видел. В тот самый момент, когда догонял вражеского истребителя, другой «мессершмитт» из облаков вынырнул, из пушки ударил. Правое крыло дрогнуло, лист железа задрался, полощется, словно лоскут на ветру. Но Володя с боевого курса не отвернул, жертвы своей не оставил, — трахнул из пушки в бок «мессершмитту», — тот увернулся, пошёл в облака.

Пряхин оглядывает пространство и не видит никого — ни своих, ни чужих. Увлёкся боем, далеко в сторону отклонился.

Посмотрел на компас — развернулся на обратный курс, полетел домой.

На аэродроме — тишина. Стоянки самолётов пустые, эскадрилья в воздухе, на задании. Вылез Пряхин из самолёта, техника спрашивает:

— Что слышно о Гурьеве?

— Нет вестей, товарищ лейтенант. А вы? Видно, жарко было? «Семёрку» — то ишь как изрешетили!

Явился лейтенант на командный пункт, доложил начальнику штаба; сказал и о сбитых самолётах, да не знал, сколько их сбито и где теперь его командир Гурьев.

Не расспрашивал подробностей начальник штаба. Сам был лихим истребителем и знал: в жаркой схватке не всё видит лётчик. Да к тому же Пряхин и не горазд был расписывать свои доблести.

— Хорошо! — сказал начальник. — Подождем Гурьева.

Вышли они из землянки, смотрят в небо. А тут и чёрная точка над дальним холмом появилась, послышался знакомый рокот «четвёрки».

Гурьевский истребитель падал с неба камнем, но у края посадочной полосы выровнялся, земли коснулся мягко, катился недолго. Подрулил к стоянке и механики увидели: избита и исхлестана «четвёрка» изрядно, больше, чем пряхинская «семёрка».

Начальнику штаба Гурьев доложил:

— В воздушном бою мною сбито два самолёта.

Посмотрел на Пряхина. И взгляд его говорил: «А ты

сколько сбил?» Владимир пожал плечами, тихо проговорил: