Иван Дроздов: Баронесса Настя

— Нет- нет, я буду ложиться спать. Я капризная и люблю, чтобы мои желания исполнялись.

Роберт посуровел, он не знал, что ответить. Наскоро закончив ужин, стал прощаться.

— Завтра в девять я зайду к вам.

На листке бумаги он написал номер своей каюты и номер телефона. И положил листок на туалетный столик перед зеркалом.

Оставшись одна, Кейда растворила настежь дверь в спальню, выглянула в приоткрытый иллюминатор. Там за бортом, из глубин таинственной стихии явственно раздавалось глухое урчание, будто океан был живой и ему не нравилось любопытство молодой особы. Кейда потушила свет и несколько минут смотрела на океан. В разбегавшихся от корабля волнах теперь были виднее серебряные нити, — отражая свет из кают и причудливо извиваясь, они пучками молний летели в темноту и там пропадали.

Заворожённая, стояла Кейда у иллюминатора, слушала шум моря и смотрела в ночь. Потом она включила бра и на туалетном столике увидела листок, оставленный Робертом. Кроме номера каюты и телефона, там убористым и красивым почерком было что–то написано. Кейда читала: «Клянусь во имя Верховного Строителя всех миров никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайн, знаков, прикосновений, слов, доктрин и обычаев. И хранить о них вечное молчание. Обещаю и клянусь ни в чём не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нём ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого друг ого изображения, и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязуюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскалённым железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повещен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по ветру, чтобы на земле не осталась ни следа, ни памяти изменника».

Ясно было, что это клятва — главный закон, по которому живут «братья». В комсомоле есть устав, в армии — устав и присяга, и здесь тоже «братья» и «сёстры» живут по уставу. Но вот когда она стала «сестрой»? Конечно же, в тот момент, когда раскрыла ящик с золотыми слитками и распорядилась ими, как своими. Где ж ей было тогда знать, что это и был момент, когда она упала на дно колодца,

Интересно: можно ли из него, выбраться?

Вопрос этот станет основным в её новой и пока ещё малопонятной для неё жизни.

На столике у кровати мягко изливала синий свет ночная лампа, каюта качалась, и глухие неясные звуки доносились то ли снизу, от машин, то ли от волн, метавшихся за бортом теплохода. Никогда раньше не плавала Кейда на кораблях, и никогда ей не приходила в голову фантазия о подобном таинственном путешествии. Куда она плывёт и зачем, и что ждёт её впереди, — ничего не ведомо, всё темно, всё покрыто мраком.

Впереди по курсу вычерчивались силуэты построек порта» а за ними сверкали белизной стен очертания громадного города. Это был Майами.

— Вы будете жить в Америке, на полуострове Флорида, в самом живописном уголке мира, — торжественно возвестил Роберт, подводя Кейду к позолоченным поручням носовой палубы,

— А вы? — простодушно спросила Кейда.

— Я буду с вами, всегда с вами, — сказал он, упирая на слово «всегда» и заглядывая сбоку в глаза собеседницы. Кейда смутилась: она жалела, что своим детским, невинным вопросом спровоцировала его на признание, которое, правда, было ей пока ещё непонятно.

Земля приближалась, и Кейда, испытывая невольное волнение перед встречей с новым миром, ни о чём больше не спрашивала спутника. За кормой теплохода вставало солнце, и океан загорался, всё яснее вырисовывался перед глазами залитый светом город.

Как всегда и везде, Роберта и его спутницу ждали. Рослые парни подхватили их чемоданы, растворили перед ними дверцы длинного, блестевшего чёрным лаком лимузина, сами быстро разместились в двух других автомобилях, и они тронулась.

На большой скорости машины мчались по великолепному шоссе. Справа, то приближаясь, то удаляясь, извивался берег, слева хаотически громоздились дома и улицы города.

Через час езды свернули от океана, пошли на подъём и вдруг выскочили на лысину холма, за которым на другом холме, в окружении пальм и деревьев с кронами в форме пламени свечи, неброско отсвечивал жёлтыми стенами невысокий, но обширный дом. Справа от него за деревьями блеснула полоска океана.