Иван Дроздов - Подземный меридиан

Борис Фомич прижался губами к Машиной щеке.

Она не отстранилась, не шевельнулась, а лишь проговорила:

— Сбрил бы свои противные усы.

— Усы? Тебе не нравятся мои усы? Помнится, когда я отпускал их, ты не возражала. Но если ты находишь… я… пожалуйста. Я готов сейчас же…

Каиров подошел к стоявшему в углу комнаты высокому дорогому трельяжу, потянул шею, точно хотел коснуться губами стекла. Потом энергично шевельнул усами, как это делают тараканы, исследуя пищу. Жесткие коричневые волосинки ощетинились, словно пики. Теперь Борис Фомич и сам видел, что усы некрасивые, грубы, они полнят и без того полное, мясистое его лицо, оттеняют ярче желтизну глаз, высекая в них холодные, злые искры. «Если они мне кажутся такими некрасивыми, — с нетерпеливой досадой подумал Борис Фомич, — то как же она до сих пор выносила?» И он, не поворачивая к Маше лица, не взглядывая на нее, как–то юзом, правым плечом двинулся к двери и при этом как–то покорно, жалостливо ссутулился, втянул внутрь покатых, по–женски округлых плеч шею и вышел из комнаты. Пересекая коридор и входя в открытую дверь ванной комнаты, он машинальным движением руки погладил свою лысину и при этом, кажется, ещё больше ссутулился, ещё глубже втянул шею.

В ванной комнате, размешивая мыльный порошок перед зеркалом, Каиров снова пошевелил усами, и снова они показались ему грубыми, неэстетичными. Он быстро намылил их, решительно сбрил. Помыл лицо горячей водой. Щеки от горячего компресса раскраснелись, глаза торжествующе засветились. Он повернул лицо влево, вправо и, к радости своей, увидел, что помолодел лет на десять. Открытие это его обрадовало, и он, торжествующий, снова вышел к жене.

Самарин переводился из цеха в институт.

В последний раз придя в бригаду, он стал разбирать свой ящик. Время от времени поднимал над головой инструмент, говорил:

— Братцы, кому нужны пассатижи?.. Тебе, Федя? Бери. У кого нет микрометра?.. Возьми, Саня, на память о бригадире. А что бы тебе, Петро, подарить?.. — И сам подносил товарищу инструмент.

Это были ребята, с которыми Андрей собрал, смонтировал не один десяток малых и больших электронно–вычислительных машин. А с Петром Бритько и Сашей Кантышевым он объездил многие страны, где осматривал, принимал, а затем транспортировал оборудование, купленное у капиталистов, устанавливал его на отечественных заводах, в институтах, академических центрах. Эти ребята, не хуже иных инженеров, могли судить об электронной технике в разных странах, о степени добросовестности фирм и компаний, о талантливости инженеров, создающих электронную технику. Они и сами были конструкторами и изобретателями; каждый из них творит, доделывает «на ходу», не оформляя патентов, не требуя вознаграждений. Самарин с друзьями стояли возле стола, на котором были разложены части, узлы, детали портативной электронно–вычислительной машины, над которой бригада в свободные от своих основных занятий часы работала вот уж много месяцев. Большая мечта Самарина — машина, призванная, по его замыслу, поступить на вооружение каждого диспетчера шахты. Она так и называлась: СД‑1 — «Советчик диспетчера».

— Как же доводить её будем? — не поднимая на Самарина глаз, буркнул Кантышев.

— Да что ты в самом деле, — толкнул его в плечо Петр Бритько, невысокий, крепкий паренек с живыми черными глазами, — причитаешь, словно на похоронах. Бригадир как работал у нас в цехе, так и будет работать. Ему только ранг служебный повышают. — И, обращаясь к Самарину: — Так я понимаю дело, Андрей?..

— А куда ж я от машины? — согласился Самарин. — С вами её делал, с вами буду и заканчивать.

Кантышев взглянул на Андрея: в его зеленоватых, несколько округлых глазах влажным блеском засветилась радость.

В цех вошел директор института Шатилов. С минуту постоял у двери, оглядел участки и, увидев Самарина, направился к нему.

— Поздравляю, — протянул он руку Андрею. — Полагаю, наука в вашем лице приобретает полезного мужа. — Шатилов коснулся толстым несгибающимся пальцем разложенного на столе проводника. — Слышал я, физики столичные вашим диспетчером заинтересовались. Что ж их тут, извините за невежество, может привлекать?..

— Оптимализм схемы, — важно сказал Кантышев.

Самарин неодобрительно взглянул на друга: мол, дуришь, Санька. Пояснил директору:

— Простота и надежность им по душе пришлись, Николай Васильевич.

Шатилов гладил серебристый бок ящика.

— Простота, говоришь? Одной–то простоты им, наверное, мало. Она, твоя машинка, как мне доложили, и памятливая будет, и проворная. Ну–ну, дай–то бог.