Иван Дроздов - Подземный меридиан

— Маша! Машенька!..

— Чего тебе? — отозвалась Мария из кухни.

— Кто наливал воду в пепельницу?

Борис Фомич с нетерпеливой миной пронес серебряную узорчатую пепельницу в ванну и, проходя мимо кухни, не взглянул на Марию. В глазах его остро блеснул недобрый огонек.

— Василек ещё в прошлое воскресенье делал мыльную воду, пускал пузыри, — пояснила Маша, — а я забыла её помыть.

Из ванной вышел Борис Фомич, подошел к жене, поцеловал её в щечку:

— Пустяки, Машенька, мне было странно видеть воду в пепельнице, вот я и спросил тебя. А так конечно же пустяки.

Он поставил пепельницу на середину полированного стола, отошел в одну сторону, в другую — смотрел на нее с наслаждением, прищелкивал пальцами.

Маша вынула из духовки тушеную морковь, стала резать её на мелкие, ровные квадратики. «Знает ведь, что Василек пускал пузыри, знает! — с досадой думала Мария. — А если знает, чего же спрашивать…»

Ей всякий раз больно было сознавать, что Василек рос без отца. То, чего она искала в замужестве, — а именно того, что Борис хоть в какой–то степени заменит Васильку отца, — эта её тайная надежда осталась неосуществленной. А в том, что у Василька не было отца, она винила себя — никого больше, только себя. «Ну вы повздорили, — обращалась она частенько к себе и своему бывшему мужу, — вы разошлись, разъехались, но он–то, он–то при чем — это крохотное, невинное создание!»

Думы о судьбе Василька являлись сами собой, и она не могла с ними сладить. Ей было ещё хуже, ещё больнее, если кто–то чужой, грубый коснется раны, разворошит давнюю неизбывную боль. Приготовив завтрак. Маша позвала мужа:

— Ты, Борис, кушай, я пойду отдохну. Нездоровится что–то.

Она пошла в свою комнату, прилегла на софу. Читала записки французского врача Аллена Бомбара «За бортом по своей воле». Вот уже два года Манечка, как иногда зовет свою жену профессор, читает только письма, записки, мемуары.

Без удовольствия и наспех завтракал Борис Фомич. Не знал, наверное, но сердцем чувствовал причину нерасположения жены. «Ну пошёл бы в ванную да помыл эту проклятую пепельницу, — сетовал на себя в сердцах, — нет же, дернуло за язык».

Решил как–то затушевать свою неловкую выходку. Вошел в комнату жены. Мария лежала у окна, накрывшись клетчатым темно–красным пледом. Маша любит бордовый цвет. У нее много бордовых косынок, шарфов, свитеров. Во что бы она ни оделась, самая заметная деталь туалета непременно бордовая. Если наденет черный плащ, шапочка будет темно–красной. Поверх голубого свитера набросит шарф, похожий на пламя. Бордовый цвет зажигает искры в её веселых, темных, с чуть заметной синевой глазах.

Комната обставлена по её вкусу. Журнальный столик расписан хохломскими мастерами: по черному полю пламенеют листья диковинных растений. На столике — телефон, фарфоровая пепельница. На ней гаванская сигара «Ромео и Джульетта».

Маша не курит, но любит аромат сигар — тонкий, едва уловимый, он несет запах неведомой земли, дыхание морей и океанов.

Борис Фомич тоже не курит и тоже любит запах сигар. Вот он подсел к Маше и, как бы невзначай, положил на женино плечо руку. Маша нетерпеливо повела плечом, но руку мужа не убрала. Так они сидели молча, думая каждый о своем. Каирову пришли мысли о возрасте, о том, что у них с Машей большая разница в годах и что это–то, очевидно, и является причиной все большего отчуждения Маши. Сидячий образ жизни, беспокойства по работе быстро старили Каирова: раздавалась вширь и вглубь его лысина, прибавлялось на лице морщин, да и в ногах убывала пружинная твердость; Маша же с каждым годом хорошела. Даже исчезнувший с лица румянец не сделал её старше: наоборот, лицо её как бы засветилось матовым, но ровным светом. Таким Каиров увидел её лицо в институте, во время своей лекции — длинной и скучной по теме. Студентка Березкина, порвавшая с театром, сидела в заднем ряду и равнодушно смотрела на известного учёного. Каирову тогда шел тридцать восьмой год. Будучи холостым, он как увидел её, так и решил: это и есть его судьба. Окольными путями, в мимолетных беседах он узнавал подробности её жизни. Модно, со вкусом одевался, подыскивал для лекций яркие примеры, иллюстрации, тонко давал понять, что в его лице студенты имеют дело не только с преподавателем, но и большим ученым–изобретателем, — человеком, имеющим в техническом мире имя.

Словно бы ненароком заглядывал на студенческие вечера, пикники. Однажды — будто бы случайно — оказывался возле Маши в момент, когда она шла домой. Два–три раза проводил её до подъезда. Потом пригласил в театр — тоже «случайно», затем тоже по какой–то случайности очутились они возле дома Каирова. Он пригласил её на огонек. Маша, точно птичка, поклевывая зернышки, незаметно вошла в клетку. Дверца захлопнулась, и для нее началась новая жизнь.