Сара Фокс - Бриллиант

Я сделала невозможный выбор. Я сказала Тилсбери, чтобы он уходил и забирал с собой ребенка. По крайней мере, я знала, что он будет любим и в безопасности. И, вертя на своем пальце кольца там, где дождь стекал серыми блестящими струями, я почувствовала, что они оба снялись. Блестящие изумруды с проклятыми опалами и старое золотое обручальное кольцо теперь лежали на моей ладони. Сохранив кольцо своего отца, я вышвырнула второе в реку, наблюдая, как оно вращается и летит под дождем над черными плещущимися водами, приземляясь у ног человека, который так подло воспользовался им, чтобы завладеть мной.

Но бросок был настолько силен и резок, что моя сумка также слетела с моего запястья, и хотя мгновение она плавала на поверхности, скоро ее засосала та самая жестокая жадная река, и последняя связь с моей семьей навсегда оборвалась.

Тилсбери с презрением взглянул на кольцо, теперь лежавшее у его ног и сверкавшее в грязи. Затем, не оглянувшись, он оставил нас, направившись вниз по тропинке, унося на руках ребенка и свою промокшую одежду. Он исчез из виду в темной кустарниковой чаще, как будто никогда не встречался с нами. Не осталось ничего, кроме звука дождя, ничего, кроме безжалостного ритуала очистки мертвого тела… приготовления Нэнси к похоронам.

Возвращение в Дорвуд не стало радостным событием, как надеялся Чарльз.

Дом, как он и описал, стоял посреди густых парковых насаждений, среди дубов и величественных кедров, под теплым солнечным светом его большие красные кирпичи сияли. Большая обитая дверь была широко распахнута на встречу, хотя слуги вместе с поклонившимся стариком во главе стояли на дорожке в ряд, наблюдая, как подъезжает фермерская телега со свежим гробом Нэнси.

Как мы могли сказать им, что она умерла и никогда не сможет приехать сюда?

В маленькой частной часовне состоялась короткая панихида, и лорд Фазэрингтон громко оплакивал потерю внучки, которую он так никогда и не увидел при жизни, и дочери, которую потерял так давно. Чарльз, словно окаменев, стоял с сухими глазами, его губы дрожали и были сжаты. Я неподвижно находилась рядом, оцепенев от чувства обиды, которое прочно обосновалось в моем сердце; обида за кражу моего сына была сильнее, чем скорбь об его изменнице-сестре.

Затем наша небольшая процессия последовала за гробом, который мимо маленьких железных ворот отнесли за высокие стены сада через широкий травянистый луг и дальше в лесную местность. Там в течение какого-то момента мы наблюдали за маленькой порхавшей бабочкой, ярким белым пятном на густой темно-зеленой листве.

Когда мы вышли на открытый участок леса, на уединенную надгробную плиту уселся поющий дрозд, соблазняя нас своей песней. Двери хранилища были открыты, как бы приглашая, широкие каменные ступени вели внутрь вниз в большую сырую палату. Наверху возвышался высокий серый мраморный крест, со временем погрубевший и покрывшийся мягким лишайником, местами увитый побегами плюща.

Мрак озаряла одна-единственная мерцающая свеча. Там гроб Нэнси был помещен в простую гранитную плиту. Чарльз положил венок на ее гроб — белые бутоны роз и сладкопахнущую лаванду — и в это же самое время, поскольку мы поколебали несвежий застойный воздух, давно положенные цветы, уже выцветшие и увядшие в темноте, полностью рассыпались. Не в силах больше сдерживать слезы, Чарльз взял дрожащую руку своего дедушки и поклялся, что однажды найдет место, где похоронена его мать, и вернет ее сюда, где она должна быть, положив ее рядом с дочерью.

Но я только вздрагивала при мысли о Нэнси, запертой в той могиле; боясь думать о том, как она в отчаянии пробудится в темноте и потянется сквозь серые липкие завеси паутины будет стучаться и царапаться в тяжелую запертую крышку, но никто не услышит ее потерянные крики, кроме червей и насекомых. Я надеялась, что ее душа сможет обрести покой в этом месте, и в моей голове вертелись поэтические строчки, а на губах замерла тихая просьба:

Мы не посвятили дедушку в подробности ее ужасной кончины, сказав, что это было результатом несчастного случая, после того как мы провели на реке счастливый день. Было незачем его тревожить, поскольку теперь ничто не могло изменить положение вещей.

То же самое касалось и нас. Поскольку у нас не осталось другого выбора, и мы могли только забыть о нем, имя Адама никогда не упоминалось. И когда старик увидел золотое кольцо на моем пальце и предположил, что мы с Чарльзом женаты, мы тихо согласились. Другая, возможно, потребовала бы доказательств, что я принадлежу ему, но мне казалось бессмысленным быть разделенными каждую ночь, после всего того, через что мы прошли. Таким образом, в моей новой жизни я обрела новое имя и теперь отзывалась на Алису Эллисон. Никто не задавал никаких вопросов, и ничья мораль не была оскорблена.