Иван Дроздов - Покоренный атаман

Вечером двор пустел. Суды–пересуды, россказни–догадки переносились в поселок, в дома горняков. Говорили даже о каком–то электронном диспетчере, который всему будет командир в шахте, но в такие фантазии, разумеется, никто не верил.

А под землей горняки готовили новое наступление на угольный пласт. На линию атаки выводились батареи невиданных доселе механизмов.

В верхней части лавы, там, где шахтеры спускаются в нее из штрека, Кузьма Борейко сделал в пласте уступ, расчистил просторную площадку. Сюда затаскивали главный «тянущий» мотор и все, что к нему относилось. Здесь же монтировался распределительный щит воздухопровода. Макар Данчин устанавливал щит, Борейко — мотор. Все старались делать сами — так, чтобы на совесть, намертво. Чтобы в ответственный момент ничто не лопнуло, не отпало.

Конструкторы подлаживали агрегат для Борейкиной лавы — он был единственным в своем роде, его легко было скомпрометировать. И наоборот: если струг пойдет хорошо, им вооружат другие шахты.

Зазвонил телефон — он висел тут же на стойке. Говорил начальник шахты:

— Макар, ты?.. Пошли с телефоном человека по местам, где установлены электронные датчики. Да расторопного, слышишь? И смышленого! Пусть от каждого датчика звонит наверх Самарину. Электроники скажут ему, что делать. Все понял? Выполняй!..

Наверху, в диспетчерской, Андрей налаживал машину. Ему помогал Кантышев. Он первый отвечал на телефонные звонки, встречал заходивших в диспетчерскую представителей совнархоза, обкома…

В диспетчерскую зашли Селезнев и Евгений Сыч, оба в шахтерских робах — приготовились к спуску в лаву.

— Я вам не нужен? — спросил начальник шахты, обращаясь к Самарину.

— Нет, у нас все в порядке, — ответил Андрей.

Начальник шахты и корреспондент спустились вниз. Сыч должен был написать репортаж о событии на «Зеленодольской». Напутствуя его, редактор сказал: «Постарайся написать живо. Это очень важно». Сказал дружески, сердечно, будто речь шла о чем–то личном, близком ему, редактору. И Женя возгорелся желанием написать сильно. Вот только бы ничего не пропустить, все увидеть и правильно понять.

Шли по штреку. Шахтеры издали замечали начальника, почтительно кивали ему. Селезнев на ходу отдавал распоряжения.

По штреку шли долго — с четверть часа. Сыч всегда дивился труду проходчиков, сооружавших под землей сложную систему ходов и туннелей. У входа в лаву Селезнев остановился, посветил лампой. Когда Сыч, поспешая за Селезневым, миновал запасный выход лавы, он присел на корточки и увидел перед собой людей, огни ламп, услышал разговоры.

— Видите мотор? — посветил лампой Селезнев.

Сыч направил луч лампы в ту же сторону и увидел в нише, закрепленной металлическими балками, электрический мотор. Возле него грудились люди.

— Александр Петрович, а где струг? Селезнев не услышал вопроса Сыча. Сыч решил ему не мешать. Не торопясь огляделся. Опираясь на стойки и тумбы, шел по лаве. Кулаком постучал по сосновому кругляку: «О, его и молотком не выбить!» И стал смелее спускаться вниз.

Селезнева увидел возле мотора, над которым на крепкой деревянной раме был установлен щит со множеством лампочек и кнопок — точь–в–точь как в цеху или в институтской лаборатории. «Щит управления стругом», — решил Сыч.

Струг! Первый раз Сыч услышал это слово в редакции — в свою первую практику, когда он студентом приехал в Степнянск по разнарядке института. Тогда в нем послышалось что–то давнее и забытое: «струг… плуг…». Но потом в статьях рядом со стругом он все чаще встречал другие слова: «Электроника… датчики… импульсы…» И высокая производительность. И технический прогресс на угле. Сыч постепенно уразумел, что струг — это высшее достижение, это осуществленная мечта горняков. Он жадно разглядывал силуэты людей, темный, загадочный остов транспортера. От него вниз тянулись цепи — под стать якорным. Женя слышал, что горняки называли транспортер «скребковым».

Селезнев махал рукой: «Сюда, ко мне!..» Сам отделился от людей, подался вниз. Сыч устремился за ним. Направляя луч фонаря то в одну, то в другую сторону, он пытался разобраться во всем этом громоздком, непонятном хозяйстве. Временами ему чудились сцены из его пьесы о горняках, представлялись картины декораций. Вот, словно заколдованные матрешки, стоят рядами металлические тумбы. А цепь все тянется и тянется вниз. И нет ей конца и края. «Но где же главный орган струга?..»

Ах, да — вот он!.. Теперь Сыч видит его хорошо. Металлическая плита с зубьями. Похожа на лемех. Мотор натянет цепь, а лемех будет «пахать» уголь. Да, да — «пахать». Как же иначе?