Владимир Топилин - Дочь седых белогорий

– Юкса на лыжах порвалась. Пришлось шить новую, – краснея до кончиков ушей, ответил Хактын.

– Не абманывай своего отца. Загбой карашо знает крепление на твоих лыжах. Сам телал. Юксы крепки, как медвежьи жилы. Просто у тебя кароткие ноги!

Ещё больше смутившись, молодой охотник отвернулся от отца и обиженно надул губы. Загбой, не обращая никакого внимания на него, продолжал выговаривать:

– Твои глаза слепы, как у крота! Ты не мог остановить сохатого с первого раза! Зачем ты стрелял в печень, если на твоих стрелах железные наконечники? Нато бить в лопатку. Сейчас бы ты уже тавно ел жареные губы зверя.

– Я стрелял далеко. Там были кусты, – попытался оправдаться Хактын, но Загбой резко перебил его:

– Твои руки слабы, как лапки у лягушки! Они не могут натянуть тетиву лука! Твоё место в чуме, рядом с женщинами за вытелкой шкур! – проговорил он и быстрым взмахом руки дал понять, что разговор окончен.

Сказанные в сердцах слова отца подействовали на сына удручающе. Ничего не отвечая, он стал бесполезно крутить в руках мохнатые рукавицы.

Однако суровые высказывания Загбоя в адрес Хактына были недолгими. Через минуту, подчёркивая свой покладистый, уравновешенный характер, он заговорил более спокойно. Опытный охотник рассказал о том, что совсем недавно произошло здесь, на реке. Хактын слушал речи отца с широко открытыми глазами. Ещё ни разу в своей жизни он не знал такого случая, чтобы вместе с утонувшим зверем погибла собака.

Но это обстоятельство не было главным в случившемся. Утонула собака – ну и что? У них есть две! Если захотеть, у старого Гухэ можно взять много щенков и вырастить из них новых собак. Главное для Хактына – жалость о погибшем звере. Большой сохатый – много мяса! Это сытый желудок, тепло тела, лень разума, отличный, долгий сон! Что ещё может сравниться с хорошей жизнью?

Так думал Хактын. Но Загбой – иначе. В разговоре с сыном он больше всего опирался на свой опыт и в данный момент как бы разговаривал сам с собой. Он знал, что Хактын ленив, глуп, так же как и его мать Пэкта, и постоянно думает только о еде и сне. Так как же можно было сказать ему о том, что в настоящий момент мучило и терзало опытного охотника?

Загбой искренне скорбел о смерти своего четвероногого друга, утонувшего сегодня в водах Катоя. Его звали Чингар. Это был настоящий, преданный и незаменимый помощник в тайге, на охоте и в суровой кочевой жизни.

Чингар прекрасно брал любой след зверя, какой только водился в бесконечных просторах северной тайги. Злобная хватка, сила и смелость кобеля помогали Загбою в поединках с медведем. Настойчивость и ловкость служили несоизмеримыми качествами при добыче таких таёжных исполинов, как сохатый. От него в очень редких случаях уходил соболь. Чингар легко держал белку, не боялся острых когтей рыси и даже давил росомаху. Тёмными холодными зимними ночами кобель предсказывал появление своего серого дикого собрата – волка, и много раз защищал стадо оленей от его острых клыков.

Вся добытая в этом году пушнина – заслуга Чингара. Шкурки соболей, колонков, белок, горностаев послужат хорошим подспорьем для семьи Загбоя. На покруте [3] Меновая торговля. русские купцы дадут много продуктов, материала для одежды, топоры, ножи, скребки для выделки шкур, ружьё и провиант уже в этом году, весной. Но что же будет потом, без Чингара? Оставшиеся лайки не обладают и половиной тех качеств, какими обладал кобель. Сколько пушнины добудет Загбой без своего верного друга? Будет ли его семья жить в достатке и благополучии?

Ближе к вечеру по лыжне на берег реки вышел аргиш. Как всегда, в отсутствие главы семьи караван возглавляла Пэкта. За ней на своём учаге [4] Верховой олень. ехала Ченка. На остальных оленях продуманно распределено небогатое имущество семьи Загбоя: переносные чумы, потки [5] Вьючные мешки. с продуктами, посуда, одежда, орудия труда, добытая пушнина и много других мелких вещей, необходимых охотникам для кочевой жизни в тайге. Шествие замыкал добрый и отзывчивый Калин.

Вырубая шесты для чумов, дружно застучали топоры. Звериными шкурами покрылись треугольные остовы временных жилищ. Загремела посуда, зашуршала одежда. Едкий дым окутал излучину реки. Запах приготавливаемой пищи головокружительным ароматом поплыл вверх по реке. Обширное прибрежное займище наполнилось шорохом шагов кормящихся оленей. К размеренному ритму, определяющему присутствие человека, добавлялся нудный голос недовольной Пэкты.