Анна Малышева: Обманувшая смерть

Вернувшись из России, виконтесса де Гранси пробыла в Париже недолго. Вскоре она переселилась на остров Мадлен, крошечный остров близ берегов Португалии, где виконт когда-то выстроил дом для нее и Майтрейи. Она жила там в окружении старых верных слуг, нанятых еще виконтом. Повар Жескар, уже вполне оправившийся от жестокой травмы головы, полученной при падении с лошади в Царском Селе, заново научился готовить и мог подать вполне съедобный простой обед, хотя ему случалось иногда перепутать соль и сахар. Камеристка мадам Байе, горничная Мари-Терез и еще трое слуг-португальцев, в чьи обязанности входили заготовка и доставка дров, свежей воды, а также рыбалка и охота – это было все общество, которое скрашивало одиночество Елены. Если кто и навещал ее на острове, то это старый боцман Бризон, друг покойного виконта, много лет плававший вместе с ним по всем морям и океанам. Старик жил в Порту, и на своей маленькой шхуне «Марсель», названной в честь его родного города, доставлял виконтессе все необходимые товары и продукты, а также почту.

Письма от Майтрейи приходили с каждой почтой. Молодая мать непрестанно описывала свое счастье и благодарила наставницу и подругу за то, что та привезла ее в Россию. «Иначе, – писала Майтрейи, – я никогда не встретила бы свою любовь, и жизнь моя была бы невыносимо никчемна и пуста…» Счастье безжалостно! Прочитав очередное письмо, виконтесса прятала его в шкатулку, присоединяя к сотне других, затем выходила из дома и в одиночестве спускалась по лестнице, вырубленной в скале, к берегу океана. Там она сидела на песке, обхватив руками колени, слушая рокот волн, следя за чайками, выписывающими круги в темнеющем небе. На середине скалистой лестницы появлялась Мари-Терез – она звала хозяйку ужинать. Один день походил на другой, и ничего не менялось в жизни островитян-затворников. Так прошло три с лишним года. Однажды в середине апреля тысяча восемьсот тридцать четвертого года Елена прогуливалась на маленькой пристани, ожидая прибытия шхуны Бризона. Сегодня был почтовый день. Но «Марсель», чья точность вошла у всех в поговорку, в обычный час не появилась. Виконтесса не на шутку встревожилась.

– Не случилось ли несчастья? – обратилась она к мадам Байе, приставившей к подслеповатым глазам лорнет и также смотревшей в сторону материка. – Ведь наш добрый Бризон уже не так молод… Он ровесник покойному виконту…

Мадам Байе, имевшая обыкновение самым внушительным тоном произносить самые оглушительные банальности, заявила, что мсье Бризон, действительно, уже не мальчишка и все же бодр и крепок! Повар Жескар, также топтавшийся на причале, выразил обеспокоенность тем, что не получит вовремя заказанную в Порту корзинку свежих яиц.

– А я-то хотел приготовить для вас, госпожа виконтесса, крем, такой, как любил наш дорогой виконт! – сетовал он.

– Жескар, если с нашим другом что-то случилось, крем я вам закажу не скоро! – отрезала Елена.

Она была вне себя от тревоги. Со смертью Бризона оборвалась бы последняя нить, связывающая ее с прошлым. Виконт, ее добрый приемный отец, верный друг, был мертв. Майтрейи слишком счастлива, чтобы ее понять, и слишком далеко, чтобы утешить. Евгений? Он написал за все время лишь два письма на парижский адрес, который на прощание оставила ему Елена. Письма переслали на остров с большим опозданием. Каждое письмо содержало радостную весть о рождении ребенка, и Елена читала их с трепетом, одновременно сладостным и горьким. Савельев написал лишь раз и также в Париж через несколько месяцев после того, как она уехала из России. Письмо было короткое, почти сухое и самое неутешительное. Зинаида, жестоко искалеченная братом, скончалась в тюремной больнице, несмотря на то, что статский советник за свой счет приводил к ней лучших врачей. «Сам доктор Гааз ничего не смог сделать, – сообщал Савельев. – Чудо уже то, что эта женщина прожила еще полгода! Это была совершенно невероятная воля к жизни!» Тогда Елена пришла в такое смятение, что прямо написала ему о своих сомнениях и подозрениях насчет того, что их дочь могла быть жива, о расследовании Алларзона, о его версии, что Зинаида продала младенца князю Головину…

«С этой скверной женщиной умерла моя последняя надежда найти дочь, – писала она Савельеву. – Что же, видно, небу угодно, чтобы я всю оставшуюся жизнь надеялась, ничего не зная наверняка!» Отослав письмо, Елена немедленно пожалела о своей откровенности. Это было похоже на малодушие – делить боль с человеком, который когда-то сделал ее несчастной. Савельев на письмо не ответил, и Елена очень рассчитывала на то, что оно пропало в дороге.