Литта Лински - Принцесса и Дракон

– То есть брак со мной вам видится большим ужасом, чем бесчестье?! – Арман явно начинал злиться, и не пытался это скрыть.

– Разве он не станет для меня бесчестьем? Я не буду вам говорить, про счастье союза с любимым человеком, вам все равно не понять, но никогда, слышите, никогда не предстану я перед алтарем ради спасения жизни или даже чести! – Эмильенна понимала, как опасны ее слова, но в ней взыграла гордость и верность своим убеждениям. При всем своем уме, девушка не могла сдержаться, не могла проявить дипломатичность и осторожность, уместные в ее положении. Она говорила, не как пленница, а как королева на эшафоте. Ламерти, как и следовало ожидать, и слова ее, и тон привели в бешенство. Он схватил Эмили, оторвал от перил и насильно повернул ее лицо к себе.

– А если так, принцесса, то ответь честно – что бы ты выбрала: мы сейчас же идем в Сен-Шапель и венчаемся или возвращаемся домой, где я смогу завершить то, что начал в первый вечер нашего знакомства?

– Можно подумать, выбери я венчание, моя судьба была бы иной и вы бы отказались от своих гнусных притязаний?! – в глазах Эмильенны полыхала не меньшая злость, чем у Армана.

– Нет, не отказался бы, но они бы ли были законны!

– О, да! Мне стало бы намного легче если бы вы надругались надо мной на законных основаниях!

– Вы были бы чисты перед своим Богом и людьми!

– А перед собой? Как бы я оправдалась перед собой за такой поступок. Власть надо мной, отданная вам волею судьбы, стала бы и вовсе безграничной, скрепленная печатями закона и церкви. А я стала еще более беззащитной, отдав вам добровольно то, что сейчас вы удерживаете лишь силой.

– Ты осталась бы такой же беззащитной, как и теперь. Не более, не менее. Ты и сейчас в полной и безраздельной моей власти. Ты – моя пленница, моя рабыня, моя собственность.

– Нет! –Эмильенна смотрела ему прямо в глаза и в голосе ее сталью звенело презрение к нему, и к опасности, в которой она оказалась.

– Нет?

– Нет, потому что в вашей власти лишь тело мое, душу же я вам не отдам! Стать вашей женой для меня значит хранить вам верность, следовать за вами, повиноваться вам, уважать вас и не иметь права оставить вас, даже если представится возможность. Таковы оковы брака, налагаемые религией и правом. Жена принадлежит мужу телом и душой, а я хочу оставить свою душу при себе, пока не могу вручить ее Спасителю.

– Очень мне нужна ваша душа, и ваша верность, и все ваши чертовы принципы и убеждения! – Арман понимал логичность аргументов, которые никогда раньше не пришли бы ему в голову, но не мог и не собирался прощать девушке нового унижения. – И не смей думать, что мои слова значат предложение руки и сердца. Я не собираюсь жениться на собственной невольнице, будь она хоть Елена Троянская. Зачем платить за то, что можно взять даром? – слова эти были сказаны со злобной издевкой.

– Я бы никогда не подумала, что вы хотите жениться на мне. Это так же невозможно для вас, как для меня стать вашей женой. Поэтому давайте забудем этот разговор… – Эмили слишком поздно опомнилась и попыталась спасти положение, насколько это возможно.

– Ну уж нет! Поверь мне, я его точно не забуду. А ты еще пожалеешь о своих словах!

Пока Ламерти буквально волок ее к дому, девушка проклинала себя и свой язык. Сумасшедшая! Зачем ей понадобилось злить своего мучителя? Неужто нельзя было промолчать на его шутку про жену и дуэли?! Господь смилостивился над ней. Ее дракон мирно спал, а она, безумная, сама разбудила его и бросилась в пасть. Как смеет она после такого безрассудства, молить Господа о помощи! И все же, всю дорогу Эмили возносила истовые молитвы о защите и спасении.

Пока Эмильенна пребывала в отчаянии и молитвах, Арман предавался размышлениям совсем иного рода. Ни разу, за все время, проведенное с девушкой, кроме первого вечера, не был он так близок к осуществлению низкой цели, ради которой вывел ее из тюрьмы. Но даже теперь в гневе и ненависти к ней, он понимал, что удовлетворив одни свои желания, он сделает навеки невозможным исполнение других. Воспользовавшись своей властью, он утратит ее. А ощущение собственного могущества пьянило его, делало зависимым от этого чувства. Надругавшись над телом, он никогда уже не заполучит душу, над которой, несмотря на свои слова, он тоже хотел иметь безраздельную власть. Скорее всего, она умрет, но, даже оставшись жить, уже не будет той, что так будоражила кровь и воображение, разгоняла скуку и наполняла жизнь новым смыслом.