Ольга Михайлова - Ступени любви

Энрико возмущённо запротестовал, но тут Бирбанте резко дёрнул поводок, выражая недовольство тем, что выведшие его гулять не дают ему порезвиться, вырвался и помчался к лужайке. Чечилия и Энрико ринулись за ним.

— Такое образование не столько обогатит, сколько изощрит ум, оно не познакомит с жизнью и не научит любить Бога, — задумчиво и грустно обронила тем временем Делия ди Романо.

Мессир Амадео Лангирано в изумлении поднял глаза на девицу. Он растерялся.

— Это верно, но после изучения «тривиального» и «квадривиального» циклов некоторые все же приступают к изучению высших наук — права, медицины и богословия.

— И вы посвятили себя науке?

— Почему нет? «Nulla est homini causa philosophandi, nisi ut beatus sit», что означает…

— «У человека нет иной причины философствовать, кроме стремления к блаженству», — вяло перевела и одновременно прервала собеседника Делия ди Романо, и пояснила ошеломлённому мессиру Амадео, — мой брат — доктор богословия, он от скуки учил меня латыни. Да только вздор это всё, — зло обронила Делия. — Богословствовать ещё можно от избытка блаженства, а вот философствуют только от скуки или по глупости…

Глаза Амадео заискрились. Вести дебаты с женщинами ему доселе не приходилось.

— И вы можете это доказать, синьорина?

— Ei incumbit probatio, qui dicit, non qui negat. Тяжесть доказательства лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает. Докажите-ка обратное, мессир магистр.

Амадео снова растерялся. Он видел, что девица явно в дурном настроении, огорчена чем-то столь же сильно, как и накануне, но причины её горести не постигал. Однако латынь девица понимала — видимо, Раймондо и впрямь заняться было нечем, как на досуге сестрицу обучать.

— Вы правы, богословие позволяет забыть жизнь ради Бога, философия, а она всего лишь служанка богословия, сама по себе может только помочь забыть горести жизни, научив видеть в них тщету, — мягко уронил он.

— И ради смысла жизни утратить жизнь.

— Ну, зачем же? Жизнь — от Господа, Он есть Сущий, Путь, Истина и Жизнь. — Он снова взглянул в её бездонные и пугающие его глаза и вдруг спросил, пользуясь тем, что они остались одни, сам удивляясь своей смелости. — Вас что-то гнетёт, синьорина?

— «Est mollis flamma medullas Interea, et tacitum vivit sub pectore vulnus…» [3] Тонкий пламень снедает самые кости, и живёт под грудью тайная рана. (Вергилий) , - тихо пробормотала Делия, ибо Чечилия и Энрико, отловив Шельмеца, уже подходили к ним.

Мессир Амадео смущённо опустил глаза. Девица цитировала Вергилия, но о какой ране она говорила? Почему сказала об этом ему? Она видела его второй раз в жизни, и такое доверие незнакомому мужчине? А между тем, девица была умна и начитана, в синих глазах, столь смущающих Амадео, проступал совсем недетский ум. Что на самом деле так расстраивает эту красавицу, за один взгляд которой десятки мужчин были бы готовы скрестить мечи?

Амадео стал прощаться, Делия пошла вперёд за Чечилией, и тут Энрико Крочиато сумел незаметно шепнуть ему на ухо, что нынешним вечером навестит его. Амадео кивнул.

Он и сам с нетерпением ждал встречи: слишком много надо было прояснить.

Амадео вернулся, посетив по дороге пару лавчонок, домой, и тут оказалось, что его ждёт записка от его друга Северино Ормани. Тот готов был встретиться с ним после одиннадцати вечера. Амадео подивился, что друзья столь торопятся увидеться с ним. Стало быть — точно, время не терпит.

Он распорядился об ужине для друзей, и задумался. Встреча в городе удивила его. Что скрывает тоска этой удивительной девушки, столь необычной и непохожей на других? Почему она была так откровенна с ним, первым встречным мужчиной? Амадео заметил, что пока они стояли вдвоём, несколько проходящих мимо мужчин оборачивались на Делию, несмотря на её скромный наряд, и буквально пожирали глазами. Да и не удивительно, девица очень хороша. Скорее всего, речь идёт о каком-то поклоннике, уязвившем её сердце, но особа её внешности и её связей может выйти за кого пожелает. Речь идет о неразделённой любви? Кто же мог не отвергнуть её?

Ответить на эти вопросы Амадео не мог.

…Энрико пришёл, едва стемнело, и Амадео, видя, что друг не в себе, и не торопился, налил вина, расставил на столе какую-то снедь. Но Крочиато ничего не стал есть, было заметно, что он взволнован.

— Ты писал мне, Рико, полагаю, из-за Чино? Вряд ли ты думал, — улыбнулся он, — что я помогу тебе в любовных делах…

Энрико вздрогнул и выронил нож, со звоном ударившийся о тарелку.