Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании. Книга первая

Многие знакомые дона Рамиреса давно уже перестали соблюдать этот обычай. Они оставили его после того как однажды апрельской ночью повсеместно были арестованы, посажены на корабли и высланы в Рим все иезуиты. Дон Рамирес прекрасно помнил те восторженные дни. Он был тогда уже молодым человеком, успевшим и повоевать, и многое повидать на свете. Однако торжество тех дней, когда народ на улицах его родного города устраивал настоящие карнавалы, распевая куплеты о проклятых «слугах Иуды», «черном воронье» и «прислужниках черта», наконец-то изгнанных поганой метлой из их благословенной Испании, оказалось незабываемым.

Тем не менее дон Рамирес был человеком глубоко верующим и, в отличие от многих своих знакомых, считал необходимым выполнение всех привитых ему с детства обычаев. Это было делом его личной совести и не имело ничего общего с изгнанием этой «шайки волков». Поэтому и сейчас он безропотно преклонил колена перед проходившим священником и помолился святой деве дель Пилар.

Но чувство досады все же не покидало его. Повстречать священника со святыми дарами, спешащего к умирающему – плохая примета. Что ждет его дома? Какое будущее уготовано его первенцу?

Дон Рамирес Хуан Хосе Пейраса де Гризальва был крепким среднего роста мужчиной с черными, как смоль, волосами и неожиданно мягким взглядом карих глаз. Он не относился к числу первых двенадцати грандов испанского королевства, таким, как герцоги Альба, Аркос, Бехар и другим, которые были друг с другом на «ты» и которым удалось пронести свое достоинство через все девять веков, протекшие со времен Санчо Великого. Не относился он и к числу ста девятнадцати грандов, числившихся при испанском дворе короля Карлоса Третьего. Его род разорился и потерял свое влияние вскоре после того, как отец ныне здравствующего короля, Филипп Пятый, осадил и захватил Барселону семьдесят лет назад. Тем не менее, дон Рамирес всегда гордился длинной чередой своих предков, происходивших от готских королей и даже находившихся в роду с королевской фамилией Стюартов. Кроме того, он был настоящим мужчиной, человеком, быть может, немногих, но сильных чувств, чуждым сомнений, истинным испанцем, который или любит или убивает, и не знает постепенных переходов от высшего счастья к отчаянному горю. «Но, – мысленно приободрил он сам себя, – все будет в порядке и с девочкой, и с наследником, который, храни нас всех Пресвятая дева, конечно же, последует за малышкой… Ведь все еще впереди…»

Всего лишь год назад, потратив семьдесят дуро [5] Дуро – денежная единица =20 реалам = 5 песетам. и едва окончательно не разорившись, он сыграл скромную, но достойную свадьбу с юной красавицей Марией Сепера-и-Монтойя, чей род также уходил корнями в дом властителей древней Каталонии Беренгуэров, однако последние два столетия бедствовал, пожалуй, еще больше, чем род дона Рамиреса. Однако сам дон Рамирес был невероятно счастлив, ибо брак их был заключен совсем не по расчету, а по глубокому взаимному чувству, вспыхнувшему однажды, словно костер в сухом июльском лесу.

Дону Рамиресу снова невольно вспомнился тот жаркий день, когда во время одной из своих поездок по предместьям он после долгой разлуки вдруг встретил товарища по военной кампании, в которой их самонадеянный молодой король, переоценив силы и свои, и союзников, вынужден был уступить Флориду англичанам. Дон Мариано немедля пригласил его к себе, в скромный дом на окраине Жероны. Под стакан агуардьенте [6] Агуардьенте – виноградная водка. они весело вспоминали боевую юность. Подумать только – в те годы им едва стукнуло по восемнадцать! И вдруг, когда они уже затянули свою любимую балладу

перед взором дона Рамиреса возникло божественное создание.

На каменный пол виноградной беседки ступила хрупкая юная газель с большими темными глазами и каштановыми локонами выбившихся из скромной прически волос. Щеки ее так и горели румянцем от быстрой ходьбы, а их нежная кожа казалась розовыми лепестками, сверкающими под хрустальными капельками росы.

– Что, нравится?! – рассмеялся приятель, глядя на потерявшего дар речи гостя.

– Не томи душу, дон Марьяно, скажи мне ради всего святого, кто это? – едва справившись с охватившим его волнением, произнес, наконец, пораженный дон Рамирес.