Александр Лысёв - Судьба русского солдата

Тот в ответ лишь кивнул, продолжая напряжённо всматриваться в окружающие их с трёх сторон холмы. Вскоре винтовки ополченцев смолкли совсем. И только лишь пулемёт продолжал огрызаться теперь уже совсем короткими, с большими паузами очередями. Выработавшимся за время участия во многих прошлых боях чутьём, которое вернулось к нему сейчас в полной мере само собой, Кровлев распознал, что дело плохо – сейчас артиллерийский удар придётся по их распластавшимся на склоне цепям. Так и случилось. Расстреляв хутор, немецкие орудия перенесли огонь на покинувшую его советскую пехоту. Сначала до них долетали только осколки от рвавшихся чуть ниже, за их спинами снарядов. Возникла робкая надежда, что для расположенной прямо перед ними за возвышенностью немецкой батареи они всё-таки окажутся в мёртвой зоне. Но когда из-за холмов слева и справа ударили миномёты, начался настоящий ад. Прижатые огнём к самой земле цепи потонули в сплошной пелене разрывов. Смешались крики, ругань, вопли и стоны раненых. Большинство ополченцев приникли к самой земле, царапая её ногтями, немногие попытались окапываться, а кто-то побежал назад к хутору, тотчас попадая под артиллерийский огонь. Оставшихся на месте продолжали крошить и утюжить миномёты. Вцепившись в каску на голове двумя руками, Кровлев с трудом оторвал голову от сухого дёрна. Попробовал оглядеться. Метрах в двадцати от него двое ополченцев пытались заставить вновь стрелять пулемёт, из которого торчала снаряженная патронами недожёванная лента. Но управляться с трофеем они, видимо, не умели, а так ловко стрелявший из него крепыш сержант распластался рядом мёртвым, широко раскинув руки по сторонам. Мина ударила поблизости, подбросив тело сержанта, который, казалось, ещё раз взмахнул руками. Один ополченец повалился на землю, а второй, бросив пулемёт, прихрамывая, побежал обратно в сторону хутора. Через несколько секунд на месте бегущего человека молниеносно возник и тут же погас короткий огненный всполох. Когда дым рассеялся, на склоне не было ничего, кроме чёрной воронки.

– Всё, нам конец, – отчётливо произнёс кто-то рядом с Кровлевым.

Будто подхлёстнутый этими словами, Фёдор отчаянно заработал локтями, интуитивно перемещаясь вперёд к гребню, который был перед ними. Очередной то ли визг, то ли вой, всполох огня – и вот уже вокруг отчаянно хрипят раненые, и сверху, как в замедленном кино, даже не падают, а будто парят, плавно снижаясь, огромные комья земли и дёрна. Однако песком Кровлева сверху осыпало весьма ощутимо. Машинально он быстро ощупал голову, плечи, туловище – вроде цел. Рука нашарила в нагрудном кармане гимнастёрки маленькую пластмассовую табакерку – её подарил брат жены, когда приезжал к ним в Ленинград год назад. Табакерка идеально подошла, чтобы положить в неё награду с прошлой Великой войны – Георгиевский крест, с которым у Кровлева была связана давняя особая история. Хоть такие награды последние четверть века и были здесь не в чести, он бережно хранил крест дома всё это время. Уходя на войну, взял его с собой, руководствуясь даже самому себе не до конца понятными мотивами. Просто было ощущение – так надо. Сейчас ему отчего-то вспомнилось, что на кресте изображён Георгий Победоносец…

Он снова поднял голову и неожиданно уткнулся в знакомый чёрный артиллерийский ранец. Тот самый, ещё царский. Весь низ ранца был пропитан бурыми пятнами. Рядом лежал на животе парень в пиджаке и кепке. Помнится, он ещё предлагал Кровлеву сменять сапоги. Теперь парень, кусая сжатые кулаки, трясся всем телом крупной дрожью. Лицо его было белее полотна, а из глаз потоком лились от боли слёзы. Кровлев перевёл взгляд на его спину – она вся была исполосована осколками. Под разорванными в клочья лоскутами одежды на спине что-то билось и пульсировало, толчками выбивая наружу чёрные фонтанчики крови. Прежде чем Фёдор успел машинально протянуть руку к карману брюк и нащупать там индивидуальный пакет, парень умер. По лицу его так и продолжали крупными ручьями течь слёзы. Кровлев оттолкнул ранец в сторону и пополз дальше. Снова вой, грохот и несколько секунд тишины. Фёдор сполз в неглубокую воронку. Молодой ополченец, сжимая в руках медный крестик на поношенной тесёмке, отчётливо произносил в голос:

«Живый в помощи Вышняго, в крове Бога небесного водворится…»

«Речет Господеви: Заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой и уповаю на Него…» – проползая вперёд, принялся повторять следом за ним Кровлев слова с юности выученного девяностого псалма, обычно читаемого в опасности…