Игорь Болгарин - Гуляйполе

В борьбу вмешался Федос. Но как ни крепок, ни высок ростом был хлопец, он не мог справиться с дородным и сильным хозяином трактира. В кутерьме отлетел в сторону кольт. Махно ловко бросился к ногам Македона, обхватил их. Маскуриди вновь упал, но успел сорвать маску со Щуся.

– Федос? – удивился не на шутку рассерженный хозяин. – Ну, гад, сгною в тюрьми!

Махно продолжал держать ноги Маскуриди, а тот, стараясь подняться, волтузил кулаком по спине и по голове Нестора.

– Стреляй! – крикнул Махно подобравшему кольт Ивану Лепетченко. Но револьвер дрожал в руке хлопца.

– Не можу! – чуть не заплакал Лепетченко.

Извернувшись, Нестор прыгнул к Ивану, отобрал у него кольт. Но и Маскуриди вскочил на ноги, схватил с конторки тяжелые счеты, поднял их и со звериным рыком бросился на Махно.

Нестор выстрелил. Дважды. Маскуриди словно налетел на какое-то препятствие, но продолжал стоять, как бы чему-то удивляясь. Лишь затем счеты стали медленно опускаться.

Нестор выстрелил еще раз.

Маскуриди упал.

– Тикаем! – бросился к двери Калашник.

– Стой! – прошипел Махно, снимая маску и прислушиваясь к последним судорожным вздохам шинкаря. – Федос, шукай гроши!

И пока Щусь ножом поддевал и приподнимал половицу, Нестор торопливо собрал выручку, которую только что пересчитывал Маскуриди.

В комнате было дымно после выстрелов. Руки Нестора все еще дрожали.

– Убылы! – ужаснулся Иван. – Убылы, убылы…

– Мовчи! – оборвал его Нестор. – Вин Федоса узнав. Шо було делать?

Тем временем Щусь достал из тайника плетеную кошелку с бумажными деньгами и монетами. Махно нарочито не спеша рассовывал деньги по карманам, заталкивал за пазуху. Часть прятали по карманам хлопцы.

– Пишлы, пишлы скорише, – уговаривал Иван Лепетченко. Обходя мертвое тело шинкаря, он перекрестился.

Выйдя на площадь, они разошлись в разные стороны…

Тиха украинская ночь…

Дома Нестор, крадучись, прошел к полатям, где спал Григорий.

– И де ты носышся, просты Господи, по ночам? – раздался из другого угла голос матери. – Вечеря на столи. Галушки холодни, кисляк…

– Не хочу, мамо. – Нестор, не раздеваясь, улегся рядом с братом.

– Богу хоть бы помолывся на ночь, – сонно пробубнила мать.

– Молюсь, молюсь…

Гришка, как оказалось, не спал.

– От тебе порохом пахне, – сказал он брату.

Нестор не ответил.

– А дрожишь чого?

– Ночь холодна. Счас угреюсь!.. И смолкни!

Нестор потянул на себя рядно, но вдруг резко вскочил, сел на полатях. Он услышал мелодию музыкальной шкатулки.

– Ты чего? – спросил Григорий.

– Музыка.

– То Настя. Цилый день цю шарманку крутить.

Нестор накинул на плечи свитку, вышел во двор.

Ночь была звездная, светлая.

Он всмотрелся и увидел неподалеку сидящую Настю. Она увлеченно крутила ручку музыкальной шкатулки.

– Ты чого не спишь? – сердито спросил Нестор.

– Ой, а я й не замитыла, як вы прийшлы.

– Иды спать.

Настя поднялась:

– Дядя Нестор! Спасыби вам! Така ж ловка музыка. Ну, прямо, як… як в церкви!

– Ты лучше в хати грай. А на улице не надо.

– Ладно.

Настя пошла к своему дому. Звякнула щеколда.

Нестор еще немного постоял во дворе и тоже пошел спать.

Утром Семенюта зашел к Антони. Говорили о том, о чем уже шептались и даже взволнованно гудели гуляйпольцы.

Жизнь в селе начиналась рано. Корову подоить, накормить скотину, приготовить хозяину сниданок надо было до солнца. Пастух собирал стадо на бледном еще рассвете. Он шел по улице, щелкал кнутом и выводил нехитрую мелодию на своей дудке.

Да и на заводах, в мастерских рабочий день начинался до восхода солнца, часов в шесть.

Так что тревожная новость об убийстве Маскуриди облетела Гуляйполе еще затемно. Прождав мужа всю ночь, жена Маскуриди пришла к лавке и обнаружила его мертвым. Крики и плач разбудили многих, не только полицию. Начался переполох.

– Не нравится мне это, – пробурчал Вольдемар Антони, выслушав рассказ Семенюты. – Завалят хлопчики дело.

– Мы ж сами учили их не ждать, – возразил Семенюта. – Если их остановить, дело все равно завалится. Революция не терпит остановки.

Андрей хорошо говорил по-русски. Суржик употреблял только в разговоре с гуляйпольцами, чтобы быть понятным землякам и не слыть чужаком. В свои двадцать с небольшим Семенюта был уже опытным конспиратором-анархистом, поездил и по России, и за границей.

Антони задумался.

– Что ты предлагаешь? – после длинной паузы спросил он. Было похоже, что страстный агитатор, сеющий бурю, в ответственный час растерялся.