Однако на фотографии, сделанной всего через пять лет, Элеанор запечатлена с прической афро и вскинутым вверх кулаком. Еще через пять лет Джона Раскин не знал, где находится его жена. Их брак рухнул, не выдержав бурных водоворотов сексуального и политического освобождения. Она была в бегах вместе с подпольщиками из группы «Синоптики» (Weather Underground) – пряталась в маленькой квартирке в Нью-Йорке и жила на одном рисе и вьетнамском рыбном соусе, который так полюбился радикалам. Она встречалась с Джеффом Джонсом, но, расставшись с ним, одна родила их общего сына, названного вьетнамским именем – в честь одного из партизанских командиров. Тем не менее к тому времени, когда ФБР вышло на ее след в 1981 году, Джефф и Элеанор снова воссоединились, проживая под чужими именами и воспитывая своего ребенка теми методами, которые любая молодая пара пятнадцать лет назад сочла бы вполне конвенциональными. Когда Элеанор вышла из тюрьмы, она вернулась в свою школу права, став со временем помощником судьи со специализацией в административном праве
[3] Jonah Raskin, Out of the Whale: Growing up in the American Left (New York, 1974); Thai Jones, A Radical Line: From the Labor Movement to the Weather Underground, One Family's Century of Conscience (New York, 2004).
.
Эта книга – попытка воссоздать мир, который появился в конце 1960-х и почти исчез к началу 1970-х годов. Определить «68-й» довольно сложно, и разнообразным подходам к этому вопросу я посвящаю следующую главу. Тем не менее несколько простых пунктов можно обозначить уже сейчас. Во-первых, я различаю просто «1968» и «долгий 68-й». Под первым я понимаю конкретный год, насыщенный событиями, а под вторым – множество движений и процессов, которые были связаны с 1968-м или достигли на тот момент своего пика, но активность которых не вмещается в рамки единственного календарного года. В основном меня интересуют события конца 1960-х – начала 1970-х, но иногда я обращаюсь и к более ранним или поздним вехам, особенно говоря об Америке. Кроме того, после 68-го его активные участники никуда не исчезли, а небольшая часть из них приобрела максимальное влияние ближе к концу XX века. Таким образом, 68-й растягивается на несколько десятилетий.
По крайней мере в одном важном аспекте мой подход может показаться странным и даже противоречащим фокусировке на «долгом 68-м». Дело в том, что на меня повлияли исследования французских историков, посвященные тому, что они называют «les années soixante-huit» – «шестьдесят восьмые годы». Под этим понимается нечто близкое тому, что я определяю как «долгий 68-й». Их усилия по «децентровке» интересующей нас даты сопровождаются попытками «децентрировать» и саму Францию того времени, подчеркивая роль провинций в противовес Парижу. Однако постепенно я сделал вывод о том, что подход, основанный на «шестьдесят восьмых годах», иногда более применим к другим странам, чем к самой Франции. К сожалению, некоторые важные аспекты французского опыта он вообще оставляет без внимания. Я вполне понимаю энтузиазм французских историков, стремящихся уйти от избитого взгляда, сфокусированного на столичном бульваре Сен-Мишель, и расширить диапазон своего анализа. С этим подходом отчасти связано и стремление отстоять важность 68-го вопреки тем, кто провозглашает его незначительным – и я поддерживаю это намерение. Тем не менее мне кажется, что французские историки пали жертвами собственной оригинальности и изощренности, поскольку в итоге они не уделяют достаточного внимания майско-июньским событиям в самой Франции и особенно в Париже, когда на демонстрации выходили десятки и сотни тысяч людей и почти десять миллионов рабочих участвовали в забастовках. Даже самые радикальные активисты 1970-х позже объясняли свои действия, ссылаясь на драму 68-го. Один из них вспоминал: «За месяц мы научились большему, чем они [учителя] дали нам за семь лет» [4] Daniel Bertaux, Danièle Linhart, Béatrix Le Wita, 'Mai 1968 et la Formation de Générations Politiques en France', Le Mouvement Social, 143 (1988), pp. 75–89.
. По этой причине глава, посвященная Франции, опирается на подход, который кому-то может показаться традиционным: она почти полностью концентрируется на 1968-м, и особенно на двух месяцах этого года, делая упор на события в Париже. Я признаю, что и французский 68-й необходимо рассматривать в более продолжительном временнóм промежутке и более широком географическом контексте, но, по-моему, лучше это было сделать в отдельных тематических главах. Это, кстати, подтверждает, что я всерьез воспринимаю идеи французских историков, которые предлагают помещать события во Франции в общий международный контекст.
Читать дальше