Олег Яковлев - Повесть о Предславе

– Раз тако мыслишь, стало быть, не любишь вовсе! – воскликнула она обиженно.

Георгий ничего не ответил. Только глянул на её лицо, освещённое на миг полыхнувшей у окоёма зарницей, прижал, притянул её к себе, впился в сладкие алые трепещущие уста. Княжна тихонько отбивалась, ударяла маленькими кулачками его по груди, размазывала по лицу слёзы. Но внезапно стихла, присмирела, поняла словно, что творится у молодца на душе, склонила ему на плечо золотистую головку.

Почти до утра сидели они под липами. С рассветом Георгий ушёл в гридницу. Они расстались, и будто что-то светлое и тёплое, согревающее душу Предславы, вмиг исчезло, рухнуло и оборвалось. Она знала точно: больше они не увидятся. И ещё знала: это горько, больно, но так – лучше.

Спустя несколько дней отец снова неожиданно позвал дочь в думную палату.

Бояр на скамьях на сей раз не было, зато перед стольцем находился незнакомый княжне молодец в горном плаще – чугане, какие носят в Карпатах гуцулы, в синих дублёных шароварах и в мягких постолах[138] без каблука. Шапка куньего меха, украшенная пером, была лихо заломлена набекрень.

– Вот, дочка, – указал на него Владимир, – посланник королей богемского и угорского. Сватает тебя за Яромира, брата короля богемского, а Анастасию, молодшую твою сестрицу, за угорского князя, Стефанова родича. Как, дочка, готова ли ты? Порешил, как и в прошлый раз, тебя вопросить. Без согласья твоего сие дело не улажу.

Предслава, бледнея, гордо вытянулась в струнку.

– Отец, я согласна. Я выйду за Яромира, – решительно промолвила она.

Гуцул, не скрывая удовлетворения, широко улыбнулся. Кажется, он добился желанного.

Всю ночь Предслава проплакала в своей светлице. Было и страшно, и горько при воспоминании о Георгии, но и будущее манило, притягивало, звало её идти по жизни. Главное осознала юная княжна: в этот день окончилось её детство. Она готовилась сделать первый шаг в неведомое и боялась, понимая вместе с тем, что время не повернуть вспять.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. За сговором дочерей Владимира наступила довольно долгая пора ожидания. Вначале мысли о будущем женихе сильно волновали Предславу, однако дни текли, и постепенно она свыклась с мыслью, что стала невестой. Тем паче в Киеве творились иные события.

Новый митрополит Иоанн, приехавший на ладье из Царьграда, крепко повздорил с князевым любимцем, епископом Десятинной церкви Анастасом, обвинив его и самого князя в арианской[139] ереси. За Иоанном стояла Ромея с её давними православными традициями, сильная и мощная держава, испорченные отношения с которой привели к тому, что в степях на южном русском порубежье опять зашевелились печенеги – давние союзники ромейского императора.

На Щековице митрополит Иоанн начал возводить новую каменную церковь в честь святых апостолов Петра и Павла. Строили зодчие-ромеи по своим стародавним канонам, изнутри храм щедро украшали мусией, фресками, эмалью. Церковь Петра и Павла не походила на Десятинную – имела она всего один огромный купол и казалась Предславе мрачной, а не празднично-нарядной.

Тем временем князь Владимир, овдовевший в прошлое лето, вновь оженился. Новая хозяйка появилась в княжеском тереме – Адельгейда, дочь немецкого маркграфа Куно фон Эннингена. В роду у этой белокурой высокорослой красавицы были одни короли, императоры и даже римские папы, молодая княгиня очень гордилась своим высоким происхождением и презирала всё славянское. Ходила она по палатам, высоко вздымая надменную голову. С Предславой и Анастасией Адельгейда держалась, правда, дружески, а вот со Мстиславой не поладила, и весь бабинец словно бы разделился надвое, всюду, из каждого угла доносились коварные нашёптывания. Терем опутывался густой липкой паутиной заговоров, сплетен, наушничанья, чего покойная княгиня Анна не допускала никогда.

В предзимье, когда последние стаи перелётных птиц уже скрылись за окоёмом и первый снег мокрой крупой осыпал мёрзлую землю, в Киев добрался из далёкого Новгорода князь Ярослав. Погостил в покоях у Мстиславы, мрачным взглядом окинул новую мачеху, о чём-то долго спорил в палате с отцом. Тем же вечером пришёл к Предславе, всё ходил, прихрамывая, по светёлке, кусал усы, не знал, что сказать.

Предслава велела холопкам приготовить стол на нижнем жиле, стала, ласково улыбаясь, потчевать брата кашей сорочинского пшена и заморскими фруктами. Ярослав ел торопливо, словно боялся куда-то опоздать.