Александр Барышников: Клад Соловья-Разбойника

— А душу-то разве вывернешь? — горько спросил старик. — Эх, время! И чего ты с народом делаешь? Ради лучшей доли душу выворачивать — разве ж то мыслимо? Душа — не колпак, не рукавица:

— Поверь, тятя, — виновато заговорил Светобор, — деваться мне некуда. Откажу Твердиславу — он, хоть и мягок до поры, а пожалуй, и погонит меня со двора. Тут меня псы мирошкины и загрызут. Не слаб я и не боязлив, но без твердиславовой защиты не сдюжить мне.

— Да, деваться тебе некуда, — раздумчиво протянул Путило. — Порядки новгородские известны мне по прошлой жизни. Я в свое время тоже норов явил — сам знаешь, чем дело кончилось. Да ладно, что еще так, а не иначе как-нибудь.

Он помолчал, а потом спросил осторожно, без особой надежды:

— Может, останешься?

— Думал я об этом, — быстро отозвался Светобор. — Так ведь сведают псы мирошкины, нагрянут, тогда и тебе несдобровать.

— А я что? Мне жить-то осталось:

— А мне как жить? Да и стыдно от себя самого — вроде как оробел.

— Гордости в тебе, как в муже вятшем, — проговорил Путило, и по голосу его непонятно было, осуждает он сына или гордится им.

— Эх, кабы не старость постылая, — заговорил старик после недолгого молчания, — плюнул бы на все и увел тебя на Вятшую реку. Уж там-то зажили бы мы с тобой славно, уж там-то не достали бы нас ни горе, ни нужда, ни псы мирошкины.

— Вятшая река? — удивленно спросил Светобор. — Что это?

Старик шумно вздохнул и неловко, кряхтя и постанывая, перевалился на другой бок.

— Вятшая река, сынок, — это воля вольная, край нехоженый, угодье немеряное. Еще мальцом слышал я от отца, деда твоего, что в давние времена затеяли люди новгородские замятню против бояр, против мужей лучших, мужей вятших. Кое-кого в Волхов пометали, дворы их пограбили, а кое-кому из господы тогдашней удалось из города вырваться. И пошли они навстречу Солнцу по землям новгородским. И нигде не могли найти приюта, потому как всякому смерду обиженному лестно было уязвить недавних господ своих, потерявших власть и силу.

Долго ли, коротко ли, добрались они до пределов Югорских*, с жителей которых новгородцы издавна берут дань серебром, и эти жители Югорские издавна не любят новгородцев и почитают их татями.

— То мне ведомо, — подтвердил Светобор.

— Видя малочисленность мужей вятших новгородских, продолжил Путило, югричи собрались числом немалым и напали на незваных гостей.

Новгородцам деваться было некуда. За спиной — долгая да горькая дорога до мятежного Новгорода, на полночь — чернолесье непрохожее, непроезжее до самого Дышучего моря**: И отступили они на полдень, и пропали где-то в лесах и болотах. Однако, отец мой слышал от кого-то, что вышли те мужи лучшие, мужи вятшие к большой прекрасной реке, в которой рыбы больше, чем воды, а прибрежные леса всеми своими лапами и листами не могут скрыть дичи непуганой, и в каждом втором дереве — борть с медом. Сказывают, выбегает та река из-под Латырь-камня, и кто выпьет воды из нее, тот сразу забудет все хвори-недуги и станет счастливым. Но самое главное — нет на той реке ни князей, ни бояр, ни тысяцких, ни сотских, а о грецкой вере никто там и не слыхивал.

Старик замолчал, словно зачарованный своим рассказом. Светобор тоже замер на своей лавке. Скреблась под половицами неугомонная мышка, за стеной негромко вздыхал ночной ветер, все было привычно, обычно и буднично, и далекая Вятшая река, если она и была на белом свете, казалась прекрасной сказкой, дивным сном, мечтой несбыточной.

— Был у меня дружок, — снова заговорил Путило. — Молодой, веселый, по имени Чурша. Когда рать Боголюбского осадила Новгород, бился он с суздальцами отважно, от других не отставал. Когда стрела неприятельская вонзилась в икону, и полились из иконы слезы девы Марии — тогда уверовал Чурша в бога христианского и принял веру грецкую. Когда же мужи вятшие новгородские несправедливо изгоняли победителя суздальцев Романа Мстиславича, Чурша вместе со мною поднялся на защиту молодого князя. Туго нам пришлось — плетью обуха не перешибешь. Вот тогда звал меня Чурша на Вятшую реку. Ему что? Он молодой, вольный, ни женки, ни чадушек малых. А я Любавушку свою с малолетним сыном на кого оставлю? Он ушел, и с тех пор ничего я о нем не слышал. Не знаю — дошел, не дошел:

— И как же идти к той Вятшей реке? — спросил Светобор взволнованно.

— Навстречу Солнцу, — отвечал Путило.

Келей, молодой вождь Верхнего племени, ловко угнездившись в седле, гнал вороного коня по едва приметной лесной тропинке. Сверху, сквозь кроны сосен, иногда просверкивало яркое весеннее солнце, но здесь, под сводом леса, было сумрачно и прохладно.