Генри Триз - Закат викинга

– Давай говори толком, если тебе есть что сказать, а потом ступай домой, как послушный пес, – сердито потребовал он, мазнув раба по лицу своей всклокоченной бородой.

– Клянусь святым Кломкиллем и Светлым Христом, Хокон Красноглазый напал на нас, пока вы возились здесь с коровой. И что не сумел сделать огонь, доделал топор. Там внизу не осталось ничего, чем человек мог бы нагрузить ладью. Все порублено в щепки.

Ошеломленный Груммох опустил раба на землю.

– Я принес черные вести, хозяин, – продолжал раб, понурив голову. – За последний час многие отправились к Одину. Многие тронулись в дальний путь, а тела их болтаются на деревьях, С Хоконом Красноглазым было восемьдесят берсерков, а ты знаешь, что это люди нечеловеческой силы и ярости. И они не оставили в живых ни детей, ни стариков. И что те могли сделать против восьмидесяти разъяренных берсерков, у которых были в руках по боевому топору и по копью. Они и на твоих сыновей напали.

– Я тебя не спрашиваю, не находятся ли мои сыновья при смерти. Скажи мне только, ранены ли они в грудь? – хватая Янго за руку, вскричал Харальд.

Раб кивнул.

– Да, хозяин. Они ранены в грудь, в плечо и в голову. Но не в спину, не тревожься об этом.

Груммох любил этих мальчиков как своих собственных сыновей. Он схватил в руки дубовый сук толщиной в голень здорового мужчины и в ярости переломил ее о свою ногу.

– Во всей северной стороне, – вскричал он, – есть только один человек, который позволил бы себе надругаться над детьми и стариками, и шея его переломится, как эта палка, еще до захода солнца!

– Хокон Красноглазый уже отчалил от берега, – опасливо заметил раб. – Тебе пришлось бы оседлать лебедя, если ты хочешь догнать его. Нам следует поспешить в деревню, чтобы спасти то, что еще можно спасти. Я маленький человек, я раб, а не воин, но я осмеливаюсь подать вам этот совет.

– Мне уже сорок лет, – заметил Харальд. – Я надеялся, что смогу дожить свой век в покое. Мне думалось, я уже покончил с мореплаванием, вернувшись из Миклагарда. Но теперь я вижу, что мне придется снова обнажить свой меч, если только рука моя сможет его удержать.

Раб бросил взгляд на крепкие руки и могучие плечи Харальда, но не проронил ни слова. Он уже научился держать язык за зубами, когда воины вели свои высокопарные речи.

– Клянусь этой коровой и ее теленком, я буду гнать Хокона до самого края света, а затем водружу на полке в своем доме его отполированный череп. Пусть он поулыбается, глядя на то, что сотворил со мной.

Груммох, который прожил уже много лет с норвежцами на берегах фьорда и перенял их обычаи, сказал:

– Когда я встречусь с берсерками Хокона, они спросят друг у друга, что это так гремит гром и откуда взялась ослепительная молния? Конечно, если их головы уцелеют на плечах и им будет чем спрашивать.

– Поспешимте, хозяева, – торопил Янго Беспортошный. – Еще будет время потрясать копьями и грызть ободки щитов, когда вы увидите, какие дела ждут своего отмщения.

Он помчался по скользкой дороге к деревне, и те двое рванулись за ним, на этот раз не считая для себя позором следовать за рабом.

Раб описал все точно. Из тридцати семи домов уцелели только шесть. И ни одного гумна, ни одного амбара.

Харальд взглянул на старых и малых, неподвижно лежавших на земле. Их уже больше не пугал боевой топор.

– Назвать это страшным делом, – сказал он мрачно, – это все равно что ничего не сказать, просто выдохнуть разогретый воздух. С этого часа слова говорить будет не рот, а меч. Где моя семья?

Раб отвел его туда, где Аса дочь Торна сидела на земле, рыдая и раскачиваясь, как маятник. Оба ее сына лежали на соломенном тюфяке. Раны их были прикрыты целебным мхом.

Харальд осторожно приподнял мох и взглянул на раны.

– Мои сыновья сражались как настоящие воины, – проговорил он наконец. – Их раны заживут, хвала Одину, они хорошо обработаны.

– Мальчики в десять и двенадцать лет не должны бы знать, что такое раны, – проговорила Аса сквозь слезы.

– Аса, любовь моя, – обратился к ней Харальд ласково, – уж не ждешь ли ты, что я стану плакать как жалкий раб или женщина? Старому медведю не по душе, когда медвежат погрызет волк. Но он понимает, что мало проку сидеть и выть, задрав морду к небесам. Он твердо знает, что за палец он должен оттяпать руку, а за руку – голову. Старый медведь выследит волка и за все с него взыщет, потому как Хокон Красноглазый изгнан и живет вне закона, потому как он волчья голова и не предстанет перед тингом, чтобы получить по заслугам. Его нельзя приговорить к плате за пролитую кровь. Поэтому он должен будет заплатить своей собственной головой.