Когда же пришли, то воров уже не было, хотя добро на потолке они подтянули уже к дыре, но вынести ничего не успели.
Тут бабушка не вытерпела и подала в суд, там все рассказала, как Дерябины их обижали.
Суд Дерябиным-ворам был в станице Федосеевской, дали им по пять лет. А когда после суда вывели их, бабушка видела, как выглядели тогда арестанты: половина головы и половина бороды были побритые, а на спине зипуна была пришита серая арестантская латка.
Шло время. Отсидели Дерябины, вернулись. Жили опять так же, видно, в ком что есть, до самой смерти заложено. Но нас больше не трогали, а серчали. И надо же – какова судьба! – жизненные пути-дороги бабушки с Дерябиными пересеклись, и как! Когда в революцию все хуторяне уехали отступать, а только Дерябин-вор (теперь же дед) остался дома один и заболел тифом, бабушка сжалилась, ходила-ухаживала за ним, поила из ложечки, а он все грозил: «Убью тебя все равно!». И язык уж отнялся, бабушка льет ему воды в рот, а он кулаки сжимает, показывает: убью, на что бабушка ему отвечает: «Все, отбился». Не выжил он, тут вскоре и умер, а хоронить как раз вернулась его семья из отступа».
По словам другой уроженки хутора Грушева, моей бабушки Степаниды Дмитриевны Апраксиной (1883 г. р.), «при единоличной жизни у их хуторянина Егора Романовича Чикова однажды ночью пропали четыре пары быков и бугай и, несмотря на предпринятые поиски, вор (или воры) так и не были найдены».
Случались в нашем крае и избиения, кончавшиеся судами. Чаще всего потерпевшими у нас были иногородние. Для примера приведу воспоминания жителя хутора Ольховка Ивана Трофимовича Саломатина (1920 г. р.).
«Случай произошел в первых годах советской власти, во время дележки земли в степи поповским жителям. Получили свои участки часть казаков, ничего – молчат все. Дошел черед и до иногороднего Максима Евдокимовича Чебыкина. Тут многие казаки закричали: «Не давать ему земли!». Но все же отмерили – ведь власть-то была другая, советская. Казак Севастьян Никитич Сомов не вытерпел, подходит к нему и говорит: «Вот дали тебе земли и че ж ты ей будешь делать? Траву-сорняк разводить? – и опять взывает к казакам: – Не давать ему земли!» Чебыкин на это отвечает: «Нет, теперь земля моя. Хочу спашу, а хочу траву скошу – это мое дело». Услышав такое, Сомов разъярился: «Ах ты, хохлачья рожа, еще пахать казачью землю собираешься…» В руках у него был арапник и так им исхлестал Чебыкина, что живого места на нем не было – еле домой добрел. Но время было не матушка-старинушка. Чебыкины дочери-учительницы с избиением отца не смирились: подали жалобу в «мировой» суд, находившийся в Урюпинске. Знающие люди подсказали Сомову, что «ему за хохла грозит срок, каторжные работы». Дело принимало неожиданный оборот, чего Сомов никак не ожидал. Он трухнул не на шутку, и чтобы спастись, продал пару быков и «мировому» судье сунул взяток. Суд все же был, но Сомов, правда, не сидел, а еле-еле отделался каким-то штрафом».
Глава 2
Торговля, или экономическая жизнь хуторов и станиц
Станичные лавки
В дореволюционной и послереволюционной экономике хуторов и станиц Захоперья важное место занимала торговля. Лавки купцов – «лавочников» были в каждой станице.
В станице Федосеевской самым известным считался магазин богатейшего московского купца Шалыгина, но сам он лишь доставлял товары, а приказчиками, или торгашами, у него были Шараповы. До революции, поднакопив деньжат, главный дядя Шарапов, по образному выражению уроженца хутора Филина Е. И. Чекменева, «запанкрутился», то есть сделался дурачком и не стал платить деньги купцу Шалыгину. Обеспокоенный этим, Шалыгин приехал из столицы, а люди говорят ему: твой приказчик умом тронулся, вон ходит по станице, сопли распустил. Никакие уговоры, угрозы отдать деньги и часть товара не действовали. Шалыгин было к его братьям-племянникам, а те говорят: «Мы его знать не знаем». Шалыгин возил Шарапова в Москву, там ему от кафтана отрезали полу и рукав и в таком виде провели по улицам. С такого действия позор с купца будто бы снимался.
Когда Шарапов возвратился в Федосеевскую, братья-племянники скупили у него оставшийся припрятанный товар и продолжали торговать до самой революции. Потом их лавка перешла в кооперацию: в кредитное товарищество.
Кроме Шараповых более мелкими торгашами в станице были Платон Федорович Буданов и его сын Федор Хренников – на станичном кладбище до сих пор валяется уникальное гранитное полированное надгробие центнера в три весом, некогда воздвигнутое на могиле своей рано умершей дочери.
Читать дальше