Виктор Коробов - Лётчик

Петров сразу начинает распоряжаться, как рассредоточить самолёты. Это несложно – два сада и роща, а нас три эскадрильи. Я уже расположился в ближнем саду, он и побольше. Здесь же и начальство свои чайки оставляет. Петров и Назаров идут в дом, остальные осматривать казарму и искать что-то вкусное в садах.

И тут подруливает пыльная чёрная эмка. Из неё вылазят три чела. Один сразу привлекает моё внимание – на Гершта похож. Тоже высокий, носатый, чёрные кудри. Только не такие мелкие, как у Макса. Он вытаскивает треногу с ящиком – да это же старинный фотоаппарат! Второй открывает капот и начинает рыться – понятно, шофёр. Третий идёт ко мне:

– Товарищ, не покажете ли нам, где штаб?

– Вон.

– А проводите?

– Нет, но могу указать направление, – в голове вертятся разные варианты со словом на Х, но я честно смотрю на солнце, на часы, и – Азимут триста пять.

Этот небольшой черный человечек тоже мне как будто знаком. Точно, Гешкенбейн! У него такое же произношение. Уж не родственник ли?

До штаба всего двести метров, и вскоре гости возвращаются вместе с Назаровым.

– Вот, Миша, это корреспонденты. Товарищ Фабрикант и…

– Товарищ Крупчицкий, Лев Крупчицкий. Мастер фоторепортажа. А я – Борис Фабрикант, корреспондент «Во славу Родины» – он протягивает мне руку. Через пару секунд я понимаю, что «Во славу Родины» это название газеты. Сначала показалось, что это такое самовосхваление. Он умеет шутить – это хорошо. Кажется, я понял, о каком сюрпризе говорил комиссар. А Фабрикант, похоже, совсем не сердится. Кажется, даже доволен. Возможно, рад, что наконец до меня добрался.

– А вы ведь Михаил Панкратов? Это вы сбили трёх фашистов новым оружием? Мне про вас товарищ Захаров рассказывал. Сразу хочу пояснить: мы не из армейской газеты, мы из фронтовой. Надеюсь, вы понимаете разницу. Это очень высокий уровень. Мне кое-что товарищ Захаров уже рассказал, но мы приехали сюда издалека поговорить с вами лично, ну и сфотографировать для газеты. Давайте я задам вам вопросы, или вы сами что-то хотите сказать?

Тем временем Крупчицкий неторопливо ходит вокруг, аки рыкающий лев. Выбирает ракурс для фото. Я журналистов ещё с тех времён не люблю – народ бессовестный и страшно некомпетентный. Но с самомнением. Вот и этот со мной явно пытается попроще говорить. Но идея комиссара написать об эРэСах во фронтовой газете мне нравится.

– Сначала сам расскажу, потом вопросы.

И я рассказываю. О том, что чайка с эРэСами – это грозный для любого врага самолёт. А уж для бомберов – просто смерть. А без них – тихоходный устаревший биплан, которого бомберы не подпустят, а издалека стрелять бесполезно. Потом ещё о том, что летать надо парами и четвёрками. Объясняю, что вираж тройкой выполнять неудобно, а парой и четвёркой – запросто. Ещё о том, что нам надо воевать именно на виражах и всегда в начале боя идти в лобовую атаку, которую немцы не примут. В заключение выражаю уверенность, что воевать на наших машинах можно, и в конце концов мы победим.

Фабрикант страшно доволен, никаких вопросов не задаёт. Наверно, ожидал встретить дубового чурбана. Лев, тем временем, выбрал ракурс. Весьма банальный, на фоне моей пятнистой чайки оригинальной расцветки и по солнцу. Он делает всего один снимок – наверно, бережёт фотопластины. В наше время щёлкнули бы раз сорок. И газетчики тут же уезжают, даже не оставшись на завтрак. А вот мы с Борей как раз на завтрак и отправляемся.

Я уже привык не терять времени, а тут – непонятно, что делать. Иду в штаб. Назарову явно не до скуки – орёт в телефон, собирается куда-то бежать. Весь взъерошенный. Но останавливается поговорить со мной:

– Ну что ты хочешь? Ты же видишь – горючего нет. Техников, оружейников, охраны, комиссара, особиста, поварих, официанток – никого нет. Боеприпасов нет.

На мой естественный вопрос, когда их ждать, Назаров разражается матерными фразами. В общем, ничего не ясно. У меня бак почти полный, и вооружение установлено. Но Петров предпочитает пока последнее не расходовать. В общем, у нас отдых на неопределённый срок. А купаться негде…

Так целый день и пробездельничали. Потом ещё один. А на третий день утром два пункта из недостающего мы получаем – приехали комиссар и особист. Комиссар страшно доволен. Что полк третий день не летает – ему пофиг, зато он привёз газеты. Одну сразу отдаёт мне. Там на первой странице мой портрет на фоне чайки, и довольно крупный и даже узнаваемый. Да, Лев Крупчицкий и вправду мастер. А вот Фабрикант… Что это он пишет? Я, оказывается, «высокий цыганистый лейтенант по прозвищу цыган». Я, блин, старший лейтенант, и он сам цыганистей меня. Дальше и вовсе бред. Оказывается, «некоторые военные с заскорузлым мышлением» не хотели внедрять новое оружие. А вот комиссар товарищ Захаров, благодаря знакомству с учением Маркса-Ленина… Кстати, я тут поначалу нередко Сталина упоминал, думал, что так положено, его славить. Но кроме меня этим как-то никто не увлекался. Видимо, ещё не наступило то время, культа личности. Вот и Фабрикант – Маркса-Ленина, а про Сталина молчок. И оказался я тут главным сталинистом, прикольно. Так вот, комиссар понял силу нового оружия, «созданного партией» (да, так и написал. Я, правда, и сам так Захарову говорил, но я-то шутил). Но никак комиссар не мог преодолеть тупости тупых военных. И тогда он пошёл на хитрость: принял одного из нас, тупиц, в партию. Тут уж этот тупица отказаться не мог, и полетел с новым оружием. Оружие это столь совершенно, что даже тупой цЫган (так местные говорят, с ударением на первый слог), немедленно «легко» сбил сразу три вражеских самолёта. Легко, блин… Его бы самого под пули, борзописца.