Кажется, и сегодня толпа горожан недаром густо прибывала к площади перед собором Сан-Джордже. Издали видны были клубы дыма, искры, взлетавшие над головами зрителей, и слышались пронзительные крики женщины, удостоенной столь торжественных и жестоких проводов в мир иной при помощи жарко пылавшего костра.
В толпе толковали, что горит некая Лауретта, ведьма и прислужница дьявола, в чем она сама созналась на допросе святой инквизиции.
– Сознаешься тут, – ухмыльнулся какой-то краснорожий бродяга, жующий кусок хлеба и подмигивающий толстой торговке, – сознаешься, когда тебя подвесят на крюке над жаровней… А? Катарина, как ты думаешь? Ведь про тебя тоже поговаривают, что ты колдунья… И для тебя будто бы слетать ночью на шабаш к хвостатым подружкам и рогатым кавалерам ничего не стоит… – Краснорожий, явно подвыпивший весельчак захохотал, его поддержали несколько приятелей.
– Мерзкие пьяницы и нахалы! – завопила высоким голосом торговка и замахнулась связкой вяленой рыбы, нанизанной на веревку. – Как ты смеешь, урод, оскорблять добрую католичку и честную вдову генуэзского моряка Габриэлло Фори! Это тебя и твоих дружков скоро схватит городская стража, и вы будете болтаться на виселице у набережной Сан-Мартино за воровство и разбой!
Впрочем, большинство присутствовавших на площади людей не особенно обращало внимание на подобные перепалки. Они старались оказаться поближе к тому месту, где на горящих поленьях корчилась Лауретта, выкрикивая проклятия своим палачам и отчаянно визжа. Генуэзцы обсуждали ее преступления перед святой церковью. Мало кто из них сострадал женщине, погибающей, скорее всего, из-за доноса каких-нибудь злоязыких старух, всегда готовых оговорить перед властями молодую горожанку, особенно если она была удачлива и хороша собой.
Ренцо невольно старался оказаться поближе к костру, хотя в душе все-таки жалел так мучительно гибнувшую осужденную.
– Что, не терпится получше разглядеть, как глаза от боли вылезают из орбит у бедняги? – задел его какой-то худощавый, черноволосый молодец, сердито хмурившийся и с презрением смотревший по сторонам. – Дураки и злыдни приперлись развлечься страданиями несчастной… И ты туда же… Деревенщина – сразу заметно… Таким и кукольный балаган не нужен. Дай только каждый день наблюдать, как истязают бичом до крови или сжигают в огне…
– Да чего ты пристал ко мне! – Ренцо хотел отодвинуться от незваного обличителя, но черноволосый его толкнул – видно, хотел хоть на ком-то выместить непонятную другим досаду.
Тут уж Ренцо, обычно молчаливый и сдержанный, разозлился. Левой рукой он прижимал к себе узелок с дароносицей, зато правая была свободна. Недолго думая, он размахнулся и ударил обидчика кулаком.
Тот пошатнулся, отпрянул назад и, зацепившись за торчавший булыжник, упал навзничь на мостовую.
– Ну и влепили нашему Чекко… – с сожалением сказал другой молодой парень, – видно, знакомый черноволосого. Он подхватил упавшего и оттащил его в сторону от толпы.
В ту же минуту какой-то вертлявый мальчишка, глядевший на ссору, подскочил к Ренцо и толкнул его под левый локоть. Узелок развернулся, дароносица выпала и, сверкая на солнце, со звоном покатилась под ноги генуэзцев.
– Ого! – воскликнул горожанин в одежде ремесленника. – Да это серебро! – Он хотел было схватить изделие мастера Мадини, но его опередил солдат с алебардой в руках. Солдат дал пинка ремесленнику, взмахами алебарды разогнал остальных. Он поднял дароносицу и подошел к своему начальнику.
Кондотьер – начальник наемной стражи – в латах, сапогах со шпорами, с длинным мечом у левого бедра, сидел на лошади и находился поблизости. Солдат подошел к всаднику в латах, сказал что-то и передал ему в руки дароносицу. Начальник благодарно кивнул, положил ее в сумку и подкрутил завитые усы.
– Ваша милость! – отчаянно проталкиваясь, бросился к всаднику Ренцо. – Эта вещь сделана моим хозяином, мастером Антонио для монсиньора архиепископа! Я должен отнести ее в собор Сан-Джордже! Не сомневайтесь, ваша милость, я сейчас же отнесу заказ. Умоляю вас, верните дароносицу!
– Я ни в чем не сомневаюсь, – усмехнувшись, произнес кондотьер; он даже не повернул голову в сторону подмастерья. Затем тронул лошадь и поехал куда ему требовалось. Вопли умершей на костре колдуньи прекратились. Толпа стала расходиться.
– Верните дароносицу! – все еще пытался быть услышанным Ренцо.
– Эй, уймись-ка, дурачина, – сказал ему солдат, – пока я не огрел тебя по спине алебардой и не отвел в тюрьму. Откуда у тебя такая вещь? За воровство наказывают сурово. Так что иди своей дорогой, пока цел.
Читать дальше