Владимир Андриенко: Шут императрицы

Граф сделал знак рукой и лакеи в золоченных ливреях медленно отворили створки. Новая жизнь для итальянского скрипача началась…

Год 1735, март, 21 дня, Санкт-Петербург. Либман и Пьетро Мира. Дом банкира.

Обер-гофкомиссар её величества Лейба Либман вызвал к себе придворного шута Пьетро Миру и имел с ним серьезный и конфиденциальный разговор.

Вызвал он его тайно, дабы никто про то проведать не смог из партий враждующих. Привезли Миру в дом Либмана вечером в экипаже закрытом.

– Вы меня еще не знаете, гере Петер, – заговорил Либман по-немецки. – Но пришло время для нас познакомиться ближе. Ибо вы стали товарищем моему доброму другу Эрнесту Иоганну Бирену. Хотя я могу общаться вами и на вашем родном итальянском языке. Не угодно ли?

– Не стоит, я хорошо владею немецким.

– Вы, Петер, пришлись ко двору нашей государыни. А я знаю Анну еще по Митаве, когда она была только герцогиней Курляндии и Семигалии и о короне российской и не мечтала. И в России, получив корону, она не забыла старых друзей. И часто русские обвиняют в этом государыню. Не могу понять за что. Дядюшка Анны император Петр Великий выдал её в молодости замуж против её воли. Муж её умер в тот же год от пьянства. И жила она с тех пор в Митаве и друзей себе там завела. И понятно, что вместе с друзьями и приехала Россией править. А как же иначе? Ежели в России у неё друзей не было. Да и престол Анне предложили не просто так, а при условии подписания ею «кондиций», по которым господа некие власть монархическую ограничить пожелали. Они лишили императрицу права учинать войны и заключать мир, распоряжаться финансами империи, вводить новые налоги, жаловать чины выше полковника и прочее. Но ничего у них не вышло.

– Я уже слышал про это. Императрица, опираясь на гвардию, те «кондиции» разорвала и провозгласила себя самодержавной государыней.

– Оно так. В России без этого нельзя. Это вам не Италия, где в Венеции республика имеется. Но можно ли сравнить размеры России и Венеции? Только самодержавие пригодно для управления такой страной как Россия. Но власть самодержавная одну особенность имеет. Около престола монарха может любимец появиться. Он фаворитом прозывается, или фавориткой. И через близость свою к особе царственной может на политику государственную влиять.

– Про то мне известно! Граф Бирен и есть такая особа. И в Европе это известно. При дворе версальском фавориты не единожды многие дела решали.

– Это так. Но вы знаете, что если вы друг Бирену, то у вас здесь будет немало врагов?

– Уже успел это узнать. Вчера камергер Бестужев-Рюмин хотел побить меня палкой и назвал «холуем безродным», и еще…, – Мира не смог вспомнить русские слова, высказанные камергером.

– И еще он назвал вас «псом курляндским», хоть вы вовсе и не курляндец, – договорил за него Лейба. – Я знаю про это происшествие, Петер. И знаю, что вы побить себя не дали. И камергер пока отступил. Но это пока. Молодой Бестужев-Рюмин мстителен.

– Я схватился, было за шпагу, но Бестужев-Рюмин сказал, что клинка своего дворянского марать о колотушку шутовскую не намерен. Тогда я высказался по правде, гере Либман.

– А что вы сказали? – заинтересовался банкир. – Про это мне не доложили. Не досмотрели соглядатаи. А ведь я советовал им быть внимательными и ничего не упускать.

– Тесть Бестужева-Рюмина, отец его жены, князь Никита Волконский, также при дворе в шутах служит. И я сказал, что «отец вашей жены шут похлеще моего и честь его дворянская давно и без моей колотушки замарана!».

– Молодец! Ловко отбрил, этого павлина надутого. Но теперь у вас есть не просто враг, а страшный враг. Берегись его. Бестужев-Рюмин хитер. И, как я уже сказал, мстителен.

– Но графа Бирена, моего покровителя, он боится.

– До времени. Вот отчего я желаю вас познакомить с коньюктурами придворными, Петер. Сам Бирен этого не сделает, ибо весьма простодушен. Эрнест не понимает много. Он не жесток, а здесь жестоким быть следует. Вы уже поняли, кто интригует против Бирена?

– Не совсем. Но слышал о бароне фон Левенвольде.

– Барон Карл Густав фон Левенвольде прибыл с нами в Россию из Митавы. Недавно его в графы пожаловала государыня. Он также курляндец и также претендует на сердце государыни. И мечтает вытеснить оттуда нашего друга Эрнеста и вышвырнуть его из Петербурга. Но сам по себе Карл Густав нам мало опасен.