Леонид Влодавец - Рыцарь Шато д’Ор

Итак, этот роман псевдоисторический. Но насколько исторична сама история???

Солнце все еще не показывалось из-за горизонта, и туман, заливший долину меж невысоких лесистых гор, никак не рассеивался. Склоны гор словно притянули к себе пушистые облака и не отпускали их обратно в небо. Дорога, размытая вчерашним дождем, чавкала под копытами четырех лошадей, что твое болото. Три лошади шли под всадниками, а на четвертую путники навьючили поклажу. Головная лошадь, настоящий гигант, судя по всему, была предназначена в основном для боевых действий. Правда, тяжелое снаряжение и броня были с нее сняты, так как, видимо, в ближайшее время столкновения с достойным противником не предвиделось. Всадник, ехавший на этой лошади — тоже детина изрядный, — был в помятых, местами даже пробитых и проржавевших латах, поверх которых он набросил прожженный у костров и во многих местах продырявленный плащ из толстой шерсти неопределенного цвета с нашитым на него черным крестом. Рыцарь ехал с непокрытой головой, и можно было только подивиться его молодому, хотя и обезображенному несколькими глубокими шрамами лицу и старческой седине, убелявшей его шевелюру, усы и бороду. Судя по лицу, бронзово-загорелому, почти без морщин (их, вероятно, стянули шрамы), рыцарю было лет тридцать, а глядя на седины, любой бы дал ему не менее пятидесяти. В действительности же этому всаднику, человеку, несомненно, много пережившему, было под сорок. Рыцарь держал поводья небрежно, сидел в седле чуть развалясь и, казалось, дремал, а может быть, о чем-то глубоко задумался. Впрочем, рука его покоилась на богато украшенной рукояти длинного меча, что говорило о том, что он вовсе не так беспечен, как могло бы показаться.

Вслед за рыцарем, на статной арабской кобыле, ехал изящный и несколько женственного облика юноша, которому явно еще не исполнилось двадцати. Он был в легкой, но крепкой сарацинской кольчуге и в шлеме-шишаке (восточного типа), украшенном султаном из страусиных перьев. В петле, у левого стремени юноши, покачивалось трехметровое боевое копье с полинявшим и выгоревшим на солнце матерчатым флюгерком. А треугольный его щит с гербом был так измят и так исклеван стрелами, копьями и дротиками, так исполосован мечами и саблями, что геральдические изображения на нем даже и знатоку представлялись бы загадкой. Ясно было, что юноша состоял при рыцаре в оруженосцах. Помимо щита и копья он вез притороченный к луке седла боевой шлем со следами многолетних лихих побоищ. Наверное, юноша еще и не появился на свет, когда хозяин шлема принял свой первый бой. Собственное вооружение юноши-оруженосца состояло из легкой сарацинской сабли в окованных серебром ножнах, небольшого лука в сафьяновом налучии, украшенного золотыми арабесками и такого же колчана, полного выкрашенных в красный цвет надежных боевых стрел, оперенных жесткими вороньими перьями. Помимо того, имелось два кинжала: кривой арабский, смахивающий на серп, и европейский, четырехгранный, типа «милость Божья» — для добивания врагов, выбитых рыцарем из седла.

Третья лошадь — свидетельство неблагородного происхождения всадника — представляла собой пугливую клячу неопределенной масти; на сбруе, сплетенной из обрывков кожи и веревок, не было ни единого украшения. На кляче ехал угрюмого вида мужик в грубошерстной хламиде, подпоясанной волосяной веревкой. Поверх хламиды мужик носил нечто вроде жилета из воловьей кожи, на котором были укреплены стальные пластины. На голове его красовалась довольно нелепая яйцевидная железная шапка с подбивкой из собачьего меха. Шапка давно бы свалилась с мужика, если бы не удерживавший ее ремешок у него под подбородком. На ногах простолюдина, поверх обмотанных тряпками ступней, были намотаны сыромятные ремни, на которых держались грубо выстроганные деревянные колодки-сандалии. Мужик был вооружен тяжелым дальнобойным луком, который с пятидесяти шагов пробивал рыцарские доспехи, а также большим охотничьим ножом с рукояткой из оленьего рога и топором, которым можно было с одинаковым успехом прорубать тропу сквозь чащу и рубить головы врагам.

Повод четвертой лошади, той, которая везла поклажу, был приторочен к седлу мужицкой клячи. Поклажа, судя по всему, состояла из походного шатра, разной хозяйственной утвари, запасного вооружения и конской сбруи. На седле у мужика лежали мешок с провиантом и тощий бурдючок с вином.

Маленькая кавалькада двигалась медленно, в молчании и даже в некотором унынии, которое, впрочем, объяснялось тем, что всадники всю ночь провели в седлах. Наименее усталым выглядел рыцарь, который, как мы уже помним, вроде бы дремал, хотя на самом деле сохранял бдительность. Мужик же бодрствовал главным образом потому, что его кляча постоянно спотыкалась даже на самом ровном месте, и он ежеминутно рисковал свалиться в лужу. Что до юноши-оруженосца, то он был настолько утомлен путешествием, что то и дело клевал носом.