Алексей Мартыненко - Патриарх Тушинского вора

Сын князя Константина, Януш, отпавший в Латинство… 3 марта 1604 года совершенно определенно писал королю Сигизмунду: “Я знаю Димитрия уже несколько лет; он жил довольно долго в монастыре отца моего, в Дермане; потом он ушел оттуда и пристал к анабаптистам (секта перекрещенцев); с тех пор я его потерял из виду”. Еще определеннее были слухи о названном Димитрии в Кракове, где их собирал папский нунций (посланник) Рангони; по этим слухам, как рассказывает современный нам писатель иезуит, особо облюбовавший Русскую историю, о. Пирлинг, “Димитрий… из Острога отправился в Гощу”.

В Гоще, небольшом городе на Волыни, жили два знатных пана Гойских, отец и сын; они были ревностными последователями секты Ария и основали для распространения своего лжеучения две школы; в этих школах Григорий успел, по-видимому, нахвататься кое-каких верхов Западно-Европейского образования…

Проведя зиму в Гоще, Отрепьев весною после Светлого Воскресенья пропал без вести; по некоторым данным, он отправился в это время к Запорожским казакам…» [57] (с. 362–363).

То есть круг заговорщиков замкнулся: предатели всех мастей (сектанты всех мастей), «первопечатник» Федоров – изобретатель новой версии Библии, купленный все теми же мрачными закулисными личностями, и даже Лжедмитрий, – все сомкнулись вокруг некоего князя Острожского: то ли Николая, а то ли Василия. На что похожи все его удивительные связи?

Да это же сети паука. Его слишком терпимая вера ко всем врагам Православия: анабаптистам, жидам, арианам, католикам, униатам и православным типа предателя Курбского, напоминает лишь одну организацию – масонство . И именно в этой каше следует искать корни нашего сегодняшнего столь странного запамятования своей старины глубокой.

В ней же следует выуживать информацию и посерьезней. Например, Острожская Библия Ивана Федорова – плод усилий масонов на пути уничтожения нашей памяти.

Все вышеперечисленные отступники не просто являлись врагами Государства, но врагами Русской Веры. Они очень основательно подработали наши богослужебные книги под свою версию, что в дальнейшем и породило раскол. А:

«…когда патриарх Никон сам нашел ошибки в переводах с греческого языка, он признал необходимость исправления церковных книг» [244] (с. 57).

Однако ж эпоха этих исправлений, правящим режимом навешанная исключительно на одного на Никона, началась еще с самого прихода к власти первого из Романовых – Михаила:

«Когда после Смуты был восстановлен Печатный двор, то прежде всего решили исправлять книги» [178] (с. 304–305).

«Для этой цели были приглашены из Киева ученые монахи…» [244] (с. 57).

А приглашены были «ученые монахи» из того самого Киева, где сам архимандрит Елисей Плетенецкий объявил Варлааму, вскрывшему замысел Гришки расстричься, что:

«…в Литве Земля вольная, в коей кто вере хочет, тот и пребывает…» [57] (с. 361).

И какую такую науку в такого рода землях можно было от кого перенимать? И чем такое попугайничанье у Литвы, находящейся под колпаком Римского папы, могло кончиться?

Тем и кончилось: расколом – не желал русский человек плясать под дудку погрязших в сатанизме посланцев чуждых нам культур. И хоть правящее в тот момент священство и настаивало на преклонении перед выученной в качестве шпионов Запада привезенной к нам с большой помпой ученой заграницей, русский человек совершенно определенно своих позиций в отеческом богослужении сдавать не желал:

«В Москве, однако, относились к киевским ученым монахам с недоверием, считая, что они находятся под влиянием “латинства”. При таком умонастроении не удивительно, что явились противники исправления книг» [244] (с. 57).

Но противниками исправления являлись не только те, кто не доверял «учителям», побывавшим под влиянием католиков. Грекам также не было от нас никакого доверия:

«…в старину, когда к московитам приезжал архиерей или патриарх из греческих земель, они не допускали его к служению в своих церквах, полагая, что он осквернился от турок; а также, когда приезжали греческие купцы, их совсем не пускали в церкви, дабы они не осквернили их, будучи сами оскверненными. Ежели кто из них оставался во имя царя, женился и делался драгоманом [переводчиком – А.М.], то священники ставили его, в течение 40 дней, вне церкви, в положении оглашенного, затем его помазывали миром и по прочтении молитв вводили в церковь, полагая, что он очистился» [371] (гл. 5, с. 19).

А потому противники внедрения чужебесия заявляли: