Алексей Мартыненко - Патриарх Тушинского вора

И вот интересный момент. Сами-то поляки затем, в период разгрома своей реформации, храмы свои у протестантов отберут. Отберут в свою же пользу и превращенные в протестантские кирхи храмы уже наши – православные. И если простой народ эта хитроумная вражья уловка с пути истинного своротит лишь отчасти, то барчук станет так окатоличен, что мы его уже и никак не сможем впоследствии считать своим.

И вот до какой степени он в тот период становится не нашим. Еще только в Новогрудском воеводстве:

«…из 600 наиболее богатых дворянских русских семей только 16 остались верны вере своих предков. Такие крупнейшие знатные фамилии, как Вишневецкие, Сапега, Огинские, Ходкевичи… примкнули к кальвинистам» [277] (с. 71).

А уже затем, в период «католического ренессанса», то есть ре-кальвинизации, все они станут до такой степени поляками, что у нас уже и язык не сможет повернуться назвать русскими, например, Сапегу или Ходкевича, братьев Вишневецких, поляков просто до мозга своих костей, или Огинских – предводителей аккурат исключительно польского восстания против русских…

Потому этот ход по внедрению стольких всевозможных сект на территории казалось бы самого на земле ортодоксального католического государства является ничем иным, как просто гениальнейшим изобретением масонов в деле борьбы с русским Православием на западных наших землях, отторгнутых у нас на тот момент, и как всегда – лишь обманом, нашими врагами.

Потому и средства в данного рода мероприятия впрыскиваются просто фантастические. И толпы людей пьют и едят неизвестно за чей счет, особо и не пытаясь задумываться об источниках доходов их привечающих просто не в меру хлебосольных хозяев.

Но где же в истории нам уже попадалось такое расточительное хлебосольничество? Где подобным же образом, годами, задарма кормили на невесть откуда берущиеся немалые деньги подобного же рода ораву дармоедов?

Вся эта неслыханная расточительность один в один копирует ежедневные пирушки в доме Лефорта, веком позже не прекращаемые ни на миг в Кукуевой слободе. Причем даже во времена отъезда самого хозяина.

А ведь там по части религиозной свободы все было полностью идентично правилам князя Острожского, о котором сказано:

«Хозяин – большой хлебосол, кормит наотвал: говорят, один из слуг князя, некий Богдан, съедал за завтраком жареного молочного поросенка, гуся, двух каплунов, кусок говядины, три больших хлеба, громадный сыр и, кроме того, запивал все это восемью литрами меду! И после он с нетерпением ждал обеденного часа (Niesiecki. Herbarz, в изд. 1841 г., VII, 183)» [149] (с. 93).

И таких бездельников обжор – 2 000! Не правда ли, странновато выглядит такая вот неслыханная щедрость?

И вот что здесь наиболее интересного в распутываемой истории нам следует запомнить:

«…этим двором управляет маршалок, который получает 70 000 флоринов жалованья» [149] (с. 93).

А ведь именно к этому маршалку и отправит наш «ревнитель православия» своего подопечного.

Но обо всем по порядку. Старец Варлаам в своем “извете” свидетельствует:

«…провожатый Ивашко провел нас за рубеж в Литовскую землю… И в Киеве жили всего три недели, и Гришка хотел ехать к киевскому воеводе князю Василию Острожскому, и отпросился у братии и у архимандрита Елисея Плетенецкого.

И я архимандриту Елисею и братии говорил о нем и бил челом, что он собирался жить в Киеве в Печерском монастыре ради душевного спасения, а потом идти к святому граду Иерусалиму к Господнему Гробу, а ныне идет в мир к князю Василию Острожскому… И мы у него [у князя Острожского – А.М.] прожили лето, а осенью меня и Мисаила Повадина князь Василий послал в свое богомолие, в Дерманский монастырь Живоначальной Троицы. А Гришка съехал в город Гощею к пану Госкому, да в Гощее иноческое платье с себя скинул и стал мирянином, да начал в Гощее учиться в школе по-латински и по-польски, и люторской грамоте, и стал отступник и нарушитель законов сущей православной христианской веры. И я, государь, из монастыря ездил в Острог к князю Василию и князю Василию бил челом, чтобы князь Василий велел вернуть его из Гощеи и сделать по-старому чернецом и дьяконом, и велел бы его послать к нам в Дерманский монастырь. И князь Василий и все его дворовые люди говорили мне: “Здесь такова земля – как кто хочет, тот в той вере и пребывает”. Да князь мне говорил: “Сын-де мой Яныш родился в христианской вере, а держит ляшскую веру, и мне-де его не унять. И ныне-де пан Краковской в Гощее”. А Гришка в Гощее у него и зимовал, а после Пасхи из Гощеи пропал без вести и очутился в городе Брагине у князя Адама Вишневецкого и назвался князю Адаму князем царевичем Дмитрием Ивановичем Углицким» [160] (с. 113–114).