Максим Жих - Восточные славяне накануне государственности

Хотя сам С.А. Гедеонов своё наблюдение трактовал в контексте привязки летописцем византийского материала к реальным событиям древнерусской истории, известным ему по преданиям, А.С. Кибинь ныне полагает, что оно «ослабило главный аргумент, чётко привязывающий рассказ о притеснениях обров к восточноевропейскому ареалу» (Кибинь 2014: 158).

Но, во-первых, как справедливо указал Л.В. Войтович, «такая мысль (о бесследном исчезновении аваров. – М.Ж. ) в X в. могла прийти в голову практически всем, кто слышал об аварах. В письме патриарха нет ни одного намека на телеги, запряженные женщинами» (Войтович 2006: 8). По словам историка, «попытки доказать, что составитель Древнейшего свода «изваял» дулебо-аварскую историю из литературного источника, выглядят ученой спекуляцией» (Войтович 2006: 8).

Во-вторых, и слова патриарха Николая Мистика, и приведённая летописцем «притча» имеют очевидную библейскую параллель (рассказ о допотопных исполинах, «сильных, издревле славных людях»: Быт. 6), соответственно, нет оснований предполагать здесь прямую зависимость летописи от византийского источника.

В-третьих, летописец ясно указывает, что приведённая им поговорка бытует на Руси и ни на какие греческие источники не ссылается. Между тем такие ссылки для него при заимствованиях оттуда каких-то данных обычны: «Глаголеть Георгий в летописаньи» (ПСРЛ. I: 14; ПСРЛ. II: 10); «при семь цари приходиша Русь на Царьгородъ, якоже пишется в летописаньи Гречьстемь» (ПСРЛ. I: 17; ПСРЛ. II: 12) и т. д.

Наделение древних врагов чертами мифических великанов, древних насельников земли, – традиционный фольклорный мотив, который, очевидно, существовал и у славян и который просто был литературно обработан летописцем в духе средневековой, ориентированной на Библию книжности. Что дело обстояло именно так, подтверждается наличием западнославянской традиции об обрах, в которой они также наделялись качествами древних исполинов. По-чешски «великан» – obr, по-словацки – оbоr, obrovská, по-польски – olbrzym (древнепольское obrzym), по-верхнелужицки – hobr, по-словенски – óbǝr. Прямую параллель находим в немецком Hühne – «великан/исполин/богатырь», производном от этнонима «гунны».

Обращение к Хронике Георгия Амартола, откуда летописец почерпнул сведения о восточном походе императора Ираклия [11]и аварской осаде Константинополя 626 г. [12], показывает полное отсутствие там чего-либо похожего на сюжет о притеснении аварами дулебов.

Выявить какой-либо византийский прототип летописного рассказа об аварском иге над дулебами не удаётся. Перед нами оригинальное произведение, в которое добавлены сведения из Хроники Амартола, вводящие его в исторический контекст, коим для русских книжников было «летописание греческое».

Автор этого летописного фрагмента пересказал, по всей видимости, какое-то славянское эпическое сказание о войне между аварами и дулебами, в котором авары наделены чертами мифических великанов, предшествовавших заселению земли обычными людьми. В ходе этой войны славяне были разгромлены, и завоеватели возложили на них иго – так в Древней Руси обозначались угнетение и насилие, а первоначально, по всей видимости во времена авро-дулебской войны, «ярмо, воловья упряжь» (Журавлёв 1996: 143), в которую завоеватели запрягали дулебских женщин.

Франкский хронист Фредегар сообщает о притеснении аварами славян на Среднем Дунае (Свод II: 367), а византийский автор Менандр Протектор об аварских набегах на антов (Свод II: 317).

Находившаяся на восточных рубежах Аварского каганата Волынь едва ли могла миновать тяжесть аварских набегов, но она не имела своего Фредегара или Менандра, которые могли бы их описать, так как находилась слишком далеко и от державы франков, и от Византии. Археологические материалы свидетельствуют о значительности аварского погрома на Волыни. Аварами было разрушено городище Хотомель (Кухаренко 1961: 9—10), в нижнем слое которого обнаружены аварские стрелы (Баран 1972: 67–68). Та же участь постигла и городище Зимно (Ауліх 1972: 56–59; Тимощук 1990а: 154).

В.Я. Петрухин и Д.С. Раевский полагают, что «видимо, в летописи мы имеем дело с фрагментами «земледельческого» эпоса, где эпические враги используют женщин в качестве тягловых животных, налагая на них ярмо – «иго». Обычай брать дань с плуга – с «рала» (в Древней Руси и других ранних славянских государствах. – М.Ж. ) – подкреплял это значение» (Петрухин, Раевский 2004: 179).

Б.А. Рыбаков трактовал летописное предание иначе: «Печальная повесть об аварских насилиях над дулебами… вероятно, сложилась ещё во времена могущества Аварского каганата и должна была служить целям организации борьбы с насильниками-обрами. Повесть взывает к рыцарским чувствам славян, особенно ярко изображая издевательство чужеземцев над женщинами, используя при этом образ аварского вельможи, возлежащего на телеге, которую везут на себе впряжённые вместо коней женщины побеждённого племени дулебов» (Рыбаков 1963: 37).