Александр Яковлев - Три столетия реформ и революций в России

Стоит заметить, что Андрей Тимофеевич Болотов (1738–1833) был из небольшого числа русских дворян, вкусивших плодов европейского Просвещения. Он издавал первый в России агрономический журнал «Сельский житель», в своем хозяйстве соединял опыт европейской агрономической науки и свой практический опыт, собрал обширную библиотеку, был одним из деятельных членов Вольного экономического общества, почетным членом Саксонского королевского общества, входил в круг Н.И. Новикова, М.М. Хераскова, Н.М. Карамзина, И.П. Щербатова и других просвещенных и гуманных русских дворян. Но и он, будучи свидетелем казни Пугачева, называет это «истинным торжеством дворян над сим общим им врагом и злодеем».

Опыт пугачевщины побудил императрицу, с одной стороны, укреплять местную административную власть, а с другой – усилить контроль государства для предотвращения крайнего произвола помещиков в отношении крестьян. Самым известным было «дело Салтычихи», помещицы Д.Н. Салтыковой, замучившей насмерть более 100 своих крепостных людей и приговоренной в 1768 г. судом к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Тем самым в сознании народных масс укреплялся идеал самодержавной власти, с одной стороны, а с другой – закреплялось противостояние с первым сословием в государстве.

В то же время в экономическом плане екатерининская Россия была достаточно развитой страной по европейским меркам. Имелось немало фабрик и мастерских, в том числе крупных, было отечественное кораблестроение и военное производство, развивалось горное дело. В качестве положительной черты, отличавшей российское хозяйство от западноевропейского, Е.В. Тарле называет отсутствие средневековых цехов в городах и незначительное развитие монополий, в том числе особое привилегированное положение отдельных городов.

В 1767–1769 гг. в стране насчитывалось 496 мануфактур (суконных, полотняных, шелковых, стекольных и др.) и 159 железоделательных и меднолитейных заводов. Быстро развивался Иваново-Вознесенский текстильный район, там из 52 полотняных мануфактур лишь на 5 использовался труд посессионных (крепостных) рабочих, а на 49 – труд наемных рабочих. Высокий уровень промышленности Урала оттеснил на второй план старые районы металлургии в Туле, Липецке, Олонце. На Урале 84 железоделательных, доменных, молотовых и медеплавильных завода вырабатывали 90 % выплавки меди и 65 % производства черного металла по всей России. Доменные печи Урала были самыми крупными в мире. Страна вышла на первое место в мире по выплавке чугуна, обогнав Англию, ставшую импортером русского железа.

«Русским удаются фабрики и ремесла, – писал в те годы в «Истории России» Левен. – Они делают тонкие полотна в Архангельске, ярославское столовое белье может сравниться с самыми лучшими в Европе. Стальные тульские изделия, быть может, уступают только английским… Заставьте русского состязаться с иностранцем, и можно биться об заклад, что русский будет работать с меньшим числом инструментов так же хорошо и выработает те же предметы с менее сложными машинами». Рост промышленного производства и возрастание доли наемного труда – явные показатели развития капитализма, но новый строй оказывался в подчиненном положении.

Очевидным показателем успехов национальной экономики являются данные о внешней торговле екатерининской России, которая ввозила в Англию и Францию больше своих товаров, чем вывозила. Так, русский экспорт во Францию в 1782 г. составил 9 721 тысячу ливров, а импорт – 4 802 тысячи, в 1785 г. экспорт – 6 412 тысячи ливров, а импорт – 5 486 тысяч. Из России во Францию в 1785 г. пришло 140 судов общим тоннажем 24 892 т, из Франции в Россию – 74 судна в 14 391 т. По мнению генерального контролера Франции Колонна, такое положение определялось прежде всего ловкой политикой Голландии, захватившей в свои руки выгодную торговлю с Россией, но для нашей темы это неважно.

Впрочем, ничего необычного в приведенных данных нет, ибо Россия вывозила сырье. В структуре экспорта первое места занимали лён, пенька, пакля – от 20 до 40 %, далее шли юфть, лес, канаты, щетина, сало, пушнина. Доля железа в экспорте составляла от 6 % в 1749 г. до 13 % в 1796 г. «В XVIII в. Россия была в Европе страной, откуда едва ли не легче всего было вывозить сырье, ибо почти всюду… вывоз многих сырых продуктов был либо прямо запрещен, либо обложен высоким тарифом», – отмечал Е.В. Тарле. И вот эта ставка на экспорт сырья, несмотря на немалую величину дохода, также оказывалась показателем экстенсивного характера экономического развития, свидетельством господства некапиталистического строя.