Александр Каревин - Загадки малорусской истории. От Богдана Хмельницкого до Петра Порошенко

При детальном анализе произошедшего в Гадяче, последующих событий и текста самого договора (особенно в его окончательной редакции, утвержденной сеймом Речи Посполитой), картина вырисовывается несколько отличная от изображаемой «национально сознательными» авторами. Начнем с того, что никаким «шагом вперед к свободе» подписанный документ не являлся. Скорее наоборот. Если с воссоединением Малороссии и Великороссии за казаками сохранялось право выбора гетмана, то теперь они этого права лишались. Для себя-то Выговский выторговал пожизненное пребывание в должности. Но после его смерти казаки могли лишь выдвигать четырех претендентов на булаву. А уж польский король затем выбирал из предложенных кандидатов подходящего.

Если, находясь в подданстве у русского царя, гетман мог самостоятельно поддерживать контакты с главами иностранных государств (кроме откровенно враждебных России польского короля и крымского хана), то по новому договору таких полномочий у него не было. Численность казацкого войска сокращалась с 60 тысяч до 30 тысяч человек. А главное – польской шляхте возвращались ее поместья со всем имуществом. То есть – фактически восстанавливалось крепостное право.

Правда, Малороссия в документе именовалась «Великим княжеством Русским». И данное обстоятельство до сих пор приводит в восторг поклонников Выговского. Но сами же украинские историки признают, что это было одно бессодержательное название. Его изобрел ближайший приспешник гетмана – Юрий Немирич. Нововведение позволяло учредить несколько новых доходных должностей. В частности – пост канцлера «княжества», на который Немирич как раз претендовал (для чего, собственно, и затеял переименование). Других выгод преобразование в княжество не давало. На практике регион превращался в простую провинцию Речи Посполитой.

Ничего удивительного в том, что Выговский пошел на столь невыгодный Украине договор, не было. Меньше всего тогдашний «евроинтегратор» заботился о свободе и процветании родного края. Единственное, что интересовало гетмана, – обогащение, личное и своей семьи.

Еще сразу же после Переяславской Рады 1654 года Иван Выговский, бывший тогда генеральным писарем, принялся засыпать Москву прошениями о пожалованиях земельных угодий. Он выпрашивал себе и ближайшим родственникам все новые и новые имения. С получением гетманства эти просьбы не прекратились, а усилились.

Поначалу их удовлетворяли. Очень быстро недавний захудалый шляхтич превратился в крупного землевладельца. Но, как известно, аппетит приходит во время еды.

Когда гетман стал просить себе в вечное владение земли не только в Малороссии, но и в Белоруссии, московские бояре ответили, что получил он уже достаточно, и посоветовали умерить пыл. Отказ обидел Выговского. Рассудив, что у царя больше выпросить не удастся, он решил теперь обратиться к польскому королю. Отсюда и проистекали его «евроинтеграционные» устремления.

Разумеется, поляки прекрасно сознавали, с кем имеют дело. Ведшие с гетманом переговоры польские дипломаты сообщали в Варшаву, что тот беспокоится лишь о том, «чтобы он и его дом были обеспечены на счет благосклонности короля», а об интересах казаков и не вспоминает.

Польское правительство использовало ситуацию в полной мере. Искомую благосклонность Выговскому обещали охотно. Должности для Немирича и прочих гетманских приближенных – тоже. А также – щедрые дары в виде новых поместий. Больше им ничего и требовалось…

Местом для казацкой рады, где планировалось объявить о переходе от русского царя к польскому королю, выбрали Гадяч. Во избежание неожиданностей приглашали на раду только сторонников гетмана. Чтобы создать соответствующий настрой у делегатов, Выговский обнародовал якобы перехваченное «письмо царя русскому воеводе в Киеве». Монарх будто бы приказывал арестовать гетмана и всю казацкую старшину. Ныне мало кто сомневается, что ту заурядную фальшивку сфабриковали по приказу самого «евроинтегратора». Но в то время она свою роль сыграла. Кто искренне, кто притворно, делегаты громко возмущались коварством Москвы.

В сущности, творившееся тогда в Гадяче без преувеличения можно назвать гадством. Одни – Выговский и его окружение – в предвкушении грядущих барышей продавали собственный народ в рабство. Другие – польские послы – втихаря посмеивались над глупостью и жадностью первых, но при этом хладнокровно готовили ярмо целому краю.