Константин Жемер - Когти Каганата

– А что, Лаврентий Павлович, в Москве без меня – никак?

– Увы, Вольф Гершевич, увы… Как долетели?

– Прекрасно – спал в небо как младенец. А то, что гастрол пришлось прервать, даже корошо…, – гость слегка пришёптывал и коверкал слова, как это свойственно выходцам из Польши.

– Извините, одну секунду, – перебил Берия и, обратившись к агентам, объявил:

– Свободны, адъютанту передайте – нам два чая и сушек…

– Мне кофе с молоком, если можно, – поспешно поправил Вольф Гершевич.

Нарком провёл посетителя к чайному столику и, когда тот уселся, напомнил:

– Вы говорили о гастролях…

– Да, корошо, что всё кончилось. В Куйбышев, Горкий и другой город, весь зрител постоянно задавал мне один и тот же тягостный вопрос…, – помрачнев, Вольф Гершевич опустил глаза.

– Понимаю, – мягко сказал Берия, – о судьбах близких, ушедших на фронт…

– Ничего вы не понимайт! – махнул рукой гость. – В зал сидит двести или триста зрител, но вопрос – жив ли их сын, отец, муж – пишут в записках человек двадцать-тридцать… Всегда только тот, у кого… Кому своих дождаться не суждено… А другой не пишет. Ни разу не написал…

– И вы можете безошибочно…

– Это самый простой вещь, Лаврентий Павлович, – грустно кивнул Вольф Гершевич. – Что – я? Родственники погибши и сам всё чувствуйт, оттого и записки пишут… Другие продолжают надеяться, а эти пишут. Уже пишут!

– И как вы отвечаете на такие записки? – мрачно поинтересовался Берия.

– Давайте оставим этот разговор, – Вольф Гершевич передёрнул плечами. – Вы ведь меня не за тем сюда вызвал?

Тут в кабинет пожаловала весьма пригожая официантка с тележкой.

– Прошу простить скудность ассортимента, – без улыбки сказал Берия, – война диктует свои условности.

– Условности! – поморщился посетитель. – Товарищ Вольф их не любить. Сушка он тоже не любить… Но, можете не беспокоиться: товарищ Вольф обойдётся кофе. А позавтракает позже, в ресторан… Не нужно на меня смотреть с укоризна – человек, отдавший всё сбережение на строительство истребитель для фронт, имейт моральный право позавтракать в ресторан… Без всякий условность!

– Крыть нечем! – засмеялся Берия и жестом выпроводил официантку.

Гость медленно и с явным удовольствием выпил свой кофе, и только после этого объявил:

– Если с условностями покончено, давайте приступать к делу, а то я, понимаете ли, мечтать о яичница.

– Обиделись, да? – прижав руку к сердцу, проникновенно спросил Берия.

– Нет, конечно! – снова дёрнул плечами Вольф Гершевич. – Думаете, не понимаю? Я всё понимаю – кавказский обычай не допускает… как бы это сказать… быстрый застолье. Делаю вывод: вы не стали сервировать обильный завтрак не ввиду экономичность продукт, а ввиду экономичность время. Ну, не тяните, как говорят там, где я родился: czas to pieniądz [34] Время – деньги (польск.) ! Что там в папка? Протокол допроса, не так ли?

Нарком вздрогнул.

– Не беспокойтесь, в мой слова нет ничего э-э экстраординарни – простой догадливость, не боле, – криво ухмыльнулся Вольф Гершевич. – Папка, в который ваше ведомство принято держать протокол допроса, мне приходилось видеть и раньше. Конкретно, этот папка лежит точно посредина стола, следовательно, этим папкой вы занимались непосредственно перед мой появление. Объединяем наблюдения с вашей, бросающейся в глаз нетерпеливость, а также с тем, как поспешно меня выдернули из гастрольни турне, и получаем догадка, котори я только что рискнул поделиться.

– Э-э, нет, товарищ артист, меня не околпачишь, ваши способности – они не просто догадки…

– В большинстве случаев обхожусь обычни догадливость. Прошу помнить, каждый серьёзни напряжение мозг стоить мне очень дорого… Догадливость и телепатия вместе создаёт впечатление чуда.

– Да-да, вы, помнится, уже объясняли, – многозначительно кивнул нарком. – Но всякий раз, когда воочию приходится сталкиваться с необычными вещами… Любой человек с атеистическим мировоззрением…

– Атеистический мировоззрений и нежелание следовать предсказа…э-э добри совет, дорогой Лаврентий Павлович, когда-нибудь сведёт вас в могила! – быстро проговорил посетитель.

– Вы серьёзно? – искренне удивился Берия.

– Куда уж серьёзнее, – раздражённо скривился собеседник. – Только не спрашивайт больше сам о себе…

– Почему это?

– Те записки… У меня принцип: не говорить с люди об их собственный смерть и смерть их близких. К тому же, вы, несомненно, потребуете дата… Дата – самый сложный вещь. Но, прошу – хватит, давайт перейдём к более насущный вещь – например, к ваш папка, а там, надеюсь, и к мой яичница.