Станислав Гольдфарб - Котел Чингисхана

Селина увязалась за ним, причитая, что даже на Байкал не может съездить, ведь день и ночь она «батрачит» на контору.

Ольхонская палаточно-костровая жизнь Вигдору сразу понравилась. Она оказалась простой и исключительно жизнерадостной. Никакой тебе суеты. Археологи уходили на работу ни свет ни заря. Общей побудки никто не устраивал— выползали из палатки к утреннему чаю по своему усмотрению. И никакого тебе режима или графика. Хочешь— броди по берегу, хочешь – становись следопытом и изучай местные достопримечательности. В Хужире – административном центре острова – приличный музей и библиотека. До чего же приятно отвечать за самого себя!

…Все вместе собирались только ближе к вечеру, когда усталые археологи возвращались в лагерь.

Селина и на отдыхе нашла себе дело – из лучших побуждений она решила помочь местной администрации наладить документооборот. И потому Вигдору никто не мешал «прожигать» жизнь – то в гамаке, который устроили между двух огромных сосен, то на берегу, где песочек и теплые заливы, и малолюдство…

Время от времени Вигдор отправлялся на раскоп. Молча устраивался поблизости и наблюдал за работой. Во время «перекуров» ребята, оставив, как они выражались по-научному, «стоянку» пращуров, пели к нему в тенечек, отвечали на вопросы, полагая, что он уже сочиняет увлекательную историю про жителей древней Ангариды и Байкалии. Потом снова возвращались к своим «артефактам»…

Вечером же собирались у костра. Появлялась бутылочка настоечки на кедровых орешках и каких-то травках, в целебную силу которых верили неистово и свято. Настоечки, между прочим, делал самолично Вигдор, это было его хобби, поэтому в качестве их никто не сомневался. Селина со знанием дела резала здешний деликатес – рыбу омуль и хариус, которых называла любовно и нежно «рыбочка», и все с удовольствием опрокидывали стопочки, искренне поминая местного бурхана – духа острова, рассуждая о полезности после трудового дня расслабиться и еще про то, что теперь все гонят самогон, дабы не помереть от всякой гадости под маркой элитных напитков. Чудо, а не вечера, теплые, тихие, ленивые. Ко сну и то лень было отойти.

Так и проходили эти отпускные дни и ночи у Вигдора: хочешь – ешь, хочешь – спи, хочешь – валяйся в дырявом гамаке, хочешь – вообще ничего не делай, не возбраняется…

Да вечером, после стопочки-другой, можно было петь под гитару, глядя в ольхонское небо, не переживая за чуткий сон соседей за стенкой.

Петь тянуло после первого же тоста. У археологов все песни были про пращуров, про матриархат, про тяжелую долю неандертальца или питекантропа. И была там обязательно та, которая солнышка краше, каждым днем по-царски светло и питекантроп, который готовил копье и сражался за прекрасные губы ее…

Ночи были темные, теплые и звездные. Байкал подкидывал свои вздохи прибойной волной, и было так замечательно, что расходились по своим палаткам уже ближе к полуночи…

Герман и Михаил, что называется, рассказчики от бога. Они без умолку посвящали Вигдора и Селину в историю великих хунну – народа, который властвовал над огромными сибирскими землями; рассказывали о шаманах и их обрядах, о хари, булагатах и эхиритах, предках бурятского народа, которые именно здесь, у байкальских берегов, жили своими племенами…

Однажды, когда костер почти догорел и напелись вдоволь, Герман заговорил о пребывании на острове великого Чингисхана. С чего он затеял этот разговор? Бог его знает, может, что навеяло, может, вспомнилось, а может, решил перед Селиной блеснуть эрудицией. Но про Чингисхана слушать интересно всем, все и всегда.

– А вы знаете, что Чингисхан, по преданиям, специально приезжал на Ольхон и размышлял о жизни у подножия святой горы Ерд?

И все притихли, словно бы специально прикатили на Ольхон, на этот берег, к этому костру, чтобы узнать таинственную историю великого монгола…

– Чингисхан любил остановиться и пожить на берегах рек Онон и Киринлум. Одна впадала в Шилку, а другая в озеро Далай. Но во время кочевок он всегда доходил до Байкала, где обитали таежные люди. Здесь, у горы Ерд, он просил своих воинов оставить его одного. Великий монгол думал о будущем и вспоминал свою жизнь.

Однажды он приказал поставить на самой высокой горе острова таган, а на нем огромный котел, в котором была лошадиная голова. Тогда же он завещал похоронить себя в пещере в шаманской скале. Правда это или нет, сказать сложно, – заключил Герман. – Но мы с Михаилом неоднократно встречали подтверждения избранности Ольхона. Святое место для народов, которые жили вокруг Байкала…