Иван Глемба - Побег

Имя Игула, которого я впоследствии должен был победить, в словах отца было больше ругательством. Нет, конечно, он не скрежетал зубами, не раздражался и не впадал в ярость. Вахутирн был слишком умен и просвещен для этого. Да и нет смысла попросту терять силы, проявляя эмоции и изрыгая недовольство. Так поступают слабые лаэсы. Мой отец, хочу я того или нет, к таким не принадлежал. Иначе бы он не правил бы Сихтэей уже более двухсот лет. Надо иметь немалые способности, чтобы такое продолжительное время, пусть и с некоторыми перерывами, удерживаться на троне.

После победы над Ницагом, это я все отчетливее осознавал, мне было не избежать новых встреч с отцом. Не могу сказать, что я их хотел или не хотел. Я просто знал, что такая встреча произойдет рано или поздно, поскольку с моей победой ситуация во мне и вокруг меня поменялась. Я тогда четко себе не отдавал отчет в том, что, по сути, я сдал экзамен, прошел проверку и теперь, предоставленный сам себе, должен был все-таки пойти на поводу у отца. Был ли у меня тогда в сложившихся обстоятельствах иной вариант? Точно не было. Однако такой исход я с особой четкостью и ясностью вижу с высоты прожитой жизни, когда обращаюсь сознанием к моей юности. Тогда же я не осознавал этого, я больше чувствовал, что один этап моей жизни вдали от дворца, в Оэране, в комплексе зданий и сооружений, распложённом на берегу океана, завершен.

И я скажу сразу: подобное житье-бытье мне все больше, по окончанию более чем трех лет обучения под руководством Эльсуна, начинало нравиться. Я встал на ноги и начал делать, пусть и робкие шаги, но навстречу себе – молодому, сильному и здоровому мужчине, а не наркоману, который едва волочит ноги, с пренебрежением глядя на окружающих. В то время я все чаще начал слышать песнь Мириума, звучащую в маншельгах (гигантские ракушки).

Океан, я точно знал, дает мне силу и если я правильно веду себя, то вполне могу справиться с собой, с тем положением дел, которое сложилось у меня, когда я транжирил силы и молодость направо и налево, ослабляя себя и низводя к смерти. Иногда лучше видеть то, что ты постепенно становишься тенью, чтобы, уяснив это, никогда больше в жизни не вести себя так, но, потомки, никому не пожелаю проверить это на себе. Без учителя и посторонней помощи ты попросту не выкрутишься.

На самом деле шансов без Эльсуна или кого-то подобного ему встать на ноги у меня не было. Я так жалел, что его нет, одно время даже считал, что Эльсун нарочно бросил меня, но тут уже ничего не поделаешь. В любом случае после побега Эльсуна и посрамления Ницага, которого назначил мне в учителя отец, мне требовался кто-то еще. Заинтересованные лица в виде отца и его советников, а также чеиков – этих вездесущих агентов, выполняющих ответственные задания, не могли не приставить ко мне еще кого-то. Слишком был высок интерес ко мне.

Более того, отцу, хоть он этого никак не ожидал, моя победа в поединке над Ницагом понравилась. Он увидел в этом добрый знак. Раз я выиграл, то вполне мог, поднапрягшись, подучившись, оказать ему еще большую услугу – справиться с Игулом. В общем, события после моей победы в очередной раз должны были проявить себя самым необычным образом, что и произошло, о чем и говорю ниже.

Победа, вне сомнения, сослужила мне добрую службу, подняв в глазах окружающих на новую ступень. Особенно это чувствовалось в Оэране среди завсегдатаев этого заведения. Я теперь был лицом чуть ли не уважаемым. Со мной хотели поговорить, даже просто пообщаться, попить коктейлей или других напитков, которых всегда было много в здешних урзиках (забегаловках). Так что мое одиночество с некоторого времени закончилось. На прогулках меня всегда сопровождали прежние друзья, если были не заняты.

Женарт теперь был горд дружбой со мной. В прошлое ушли и рассеялись, как дым, наши недоразумения. Я оказался очиком – смышленым и компанейским парнем, с которым легко и который никого из себя не корчит. Прошлые мои замашки все меньше давали о себе знать. Я тепло и с сердечностью относился к друзьям и знакомым, продолжая, как и прежде, вместе с ними убирать территорию. Правда, продолжалось это недолго.

Через три дня после памятных для меня событий ко мне пришел Удоцай для беседы. Походив по комнате, в которой я жил, Удоцай начал беседу с того, что, по обычаю, поинтересовался моим здоровьем, спросил о том, чего мне хочется и, удовлетворившись ответами, как-то даже слегка торжественно тоном, не терпящим возражений, произнес: