Джон Биггинс - Австрийский моряк

— Ну так расскажете?

Я замялся. Какое ему дело? Какой интерес побуждает этого юнца ворошить пыльные кости полузабытой империи, сгинувшей за полвека до его рождения? Какой смысл повествовать об унылых событиях, значащих для него не больше, чем осада Трои?

— Ну же, мистер Прохазка, расскажите! Другого шанса мож… — Он осекся. — Ой, простите, я не имел в виду… Просто…

— Нет, Кевин, не стоит извиняться. Я все прекрасно понимаю, и ты совершенно прав.

— Я просто хотел сказать, что таких как вы мало уже осталось, и когда вы умрете, это все умрет, по ходу дела, вместе с вами.

Тут я впервые сказал себе: ты ведь один из последних очевидцев. Вполне вероятно, ты все, что осталось от императорского и королевского военно-морского флота, и уж наверняка старейший из живых офицеров. Корабли, на которых ты ходил, давным-давно растворились в голубой дали, а самый младший из плававших с тобой мичманов уже перевалил за отметку в восемьдесят пять. Не преступно ли терять время, когда сама память о прошлом может исчезнуть?

Поэтому я рассказал ему, как рассказываю сейчас вам, насколько успею за отпущенный мне срок. К изрядному моему удивлению, Кевин не только слушал меня все утро, а когда я начинал уставать, потчевал меня чаем с украденным с кухни ромом, но пришел на следующий день, и на следующий. Так продолжалось все минувшее лето. В итоге он и сестра Элизабет устроили для меня эту комнату на чердаке с видом на море и раздобыли эту вот машинку, которая называется диктофон. И вот я сижу в удобном, пусть и стареньком кресле, держа на коленях раскрытый фотоальбом, чтобы ничего ненароком не упустить. Рассказывая эту историю, я постараюсь следовать по возможности по прямой от точки до точки. Но я глубокий старик, и надеюсь, вы простите меня, если я буду уклоняться подчас от прямого курса с целью описать какую-нибудь укромную бухту или устье реки. Вы можете верить мне или счесть эту историю самым невероятным нагромождением лжи, подумав, что стыдно человеку, стоящему на пороге вечности пичкать людей столь бессовестным вздором. Она может наскучить вам, а может увлечь, даже если правдивость ее покажется сомнительной. Однако в любом случае, надеюсь, моя повесть даст вам какое-то представление о том, что испытали мы в те годы, сражаясь под поверхностью вод за сгинувшую империю в годы той первой великой войны. О том, что значило быть австрийским моряком.

Моя карьера командира подводной лодки началась, помнится, тем утром в начале апреля 1915 года в адриатическом порту Пола. Ныне это часть Югославии, но в те дни то была главная база императорского и королевского военно-морского флота Австро-Венгрии. Когда я ступил на платформу расположенного близ гавани хауптбанхофа, главного вокзала, стояла прекрасная весенняя погода. Всего несколько часов назад, пока ночной поезд из Вены пыхтел и тужился, пробираясь через перевал Адельсберг, были видны лежащие на горных склонах остатки зимнего снега. Уже тогда, в начале войны, наблюдался такой дефицит угля, что локомотивы королевской железной дороги жгли в топках лигнит [3] Бурый уголь , и его едкий бурый дым заполнял отведенный для офицеров вагон всякий раз как поезд втягивался в туннель перед перевалом. Но оказавшись на обращенном к Поле склоне, мы сразу поняли, что угодили из Центральной Европы в залитое солнцем Средиземноморье, из страны елей и берез в край сосен, фиг и кипарисов.

Немного севернее Диньяно мы миновали первую оливковую рощу, а затем неожиданно, почти также неожиданно как в самый первый раз, между невысоких гор открылся проем, а в нем — бескрайний голубой горизонт. Я снова приехал домой, в тот единственный настоящий дом, который может быть у моряка.

Здесь, в Поле, сомнений в приходе весны не возникало. Пригревало солнце, вокруг огромного римского амфитеатра уже зацветали персик и миндаль. Сойдя с поезда, мы — восемь офицеров и порядка сорока матросов — попрыгали в трамвай, чтобы доехать до военно-морской базы. Пока вагон колтыхал вдоль рива Франческо Джузеппе, я глядел через окно на этот причудливый город, служившим моим портом приписки в течение пятнадцати последних лет. «Монархия императорского и королевского дома Габсбургов заполняет бассейн Дуная», — заучивали мы на уроках географии в начальной школе. «Верно, — подумалось мне. — Но она не только заполняет бассейн, но и переливается через края, и нигде это не проявляется с большей наглядностью, как на берегах Адриатики, где немецкоязычная империя наслоилась на более древние империи, римскую и венецианскую». Трамвай стучал и громыхал по улице, миновал заключенную в рингштрассе [4] Бульварное кольцо громаду неоклассического здания Высшего морского командного училища, со скульптурной композицией из обнаженных женских фигур на фронтоне, символизирующих «Австрию, указывающую своим детям путь к морю», и гавань с в несколько рядов пришвартованными к причалам брагоцци [5] Средиземноморские рыбацкие лодки с латинским парусным вооружением. В глубине гавани лежал Скольо-ди-Оливи, Оливковый остров — вот только теперь остров этот соединялся с берегом мостом, а от хваленых олив не осталось и следа, к небу поднимались только краны судостроительной верфи императорского флота. И тут внезапно перед нами предстало место нашего назначения — сложенная из известняка арка с раскрашенными черно-желтой полосой воротами, увенчанными двуглавым орлом императорской Австрии и надписью «K. U. K. SEE ARSENAL POLA».