Алексей Григорьевич и сам уже не знал, нужно ли ему встречаться с императрицей тет-а-тет. Все, зачем он ехал в столицу, разрешилось и без этой встречи. Екатерина, не читая, подмахнула все представления и патенты на генеральские чины. В числе прочих оказался и патент на имя Салтыкова Дениса Федоровича, который до этого даже рядовым не служил в российской армии. Не возникли у императрицы и вопросы о подкреплении Средиземного флота новыми эскадрами. Более того, Екатерина обрадовала графа, что одна эскадра уже в пути. Еще две эскадры комплектуются из новых и восстановленных судов.
У графа создалось впечатление, что его поскорее хотят сплавить с глаз долой к месту службы. Никого здесь не интересовали его планы военной компании, не ставились цели. Заседание Государственного Совета герой Чесмы покинул в растерянности. У него накопилось немало вопросов, ответы на которые мог дать только один человек – его брат Григорий. К нему Алексей Григорьевич и отправился.
Брат оказался дома, но спал. Спал в три часа пополудни!
– Разбудите, – властно приказал граф слугам.
– Не велено, ваше сиятельство, – невозмутимо ответил один из них.
– Разбудите. Третий раз повторять не буду.
– Не губите, ваше сиятельство. Не велено.
Граф молча подошел к двум слугам, загородившим проход в спальню своего господина, схватил их огромными ручищами за шеи и отшвырнул в разные стороны. Еще не отойдя от возбуждения, он с такой же силой рванул распашные двери спальни, едва не сорвав их с петель.
– Гриша, вставай! Сколько можно спать? – громовым голосом Алексей возвестил о своем прибытии.
– А, Алеша, чего ты так рано?
– Рано?! Время за полдень! Ты почему не был на Совете?
– Да, я… мне не сказали, что Совет собирается.
– Так найти не могли, наверное. Гулял, небось, опять до утра?
– Да, ладно, тебе, Алеша! Здесь и без тебя хватает, кому мораль мне читать. Лучше сам расскажи, как ты, какие успехи в амурных делах?
– В амурных? Вообще-то я там воюю, Гриша. А вы здесь чем занимаетесь? Что с Катей?
– А что с Катей?
– Она избегает личной встречи. Вокруг нее куча прихлебателей. Меня чуть ни стошнило от их лести, а она воспринимает все, как должное.
– Да, Катя изменилась.
– Гриша, устрой мне с ней встречу. Я хочу узнать, в чем причина. Может, ей снова нужна наша помощь?
– Понимаешь, Алеша, я не могу пойти к императрице, когда захочу. Мне дозволено являться, только когда она возжелает, – с сарказмом выделяя слова «императрица» и «возжелает», понуро проговорил Григорий Григорьевич.
– Так вы что с ней больше не … того?
– Я же говорю, Алеша, «того», только когда она этого захочет.
– Да, дела… Как такое могло случиться, Гриша? Наверняка, Катя узнала о твоих похождениях?
– Если бы. Так бы хоть не обидно было. Нет, Алеша. Она просто однажды решила, что стала настоящей императрицей. Она думает о себе, как о просвещенной государыне. Она думает, что лучше других знает нужды России. Теперь все, кто знал ее растерянной девочкой, вошли в немилость.
– А может так и есть, Гриша.
– Конечно, так и есть!
– Да я не о том. Может, именно она и знает лучше других нужды России? Ты же помнишь, Благодетель наш только с ней об этом говорил. А еще что он говорил? Забыл? Он говорил: Катька умная, а где умом не возьмет, там хитростью добьется.
– Раньше я тоже так думал. А теперь смотрю: дура дурой.
– Это потому что спать с тобой перестала, Гриша? – улыбаясь реплике брата, попросил уточнить мысль Алексей.
– Поэтому – тоже, но не только. Вот объясни мне, зачем она тащит сюда всяких иностранцев? Володя, как-то попросил меня походатайствовать за одного ученого…
– Наш брат Володя?
– Ну, да. Ты же помнишь, что он директор Академии наук? Так вот, знаешь, что она мне сказала?
– Что?
– «Не твое это, Гриша. Не лезь, куда не понимаешь. А что, до ученого, то хороший ученый сам себе дорогу пробьет». Ты понял? Иностранцам: и подъемных десять тыщ, и жилье казенное, и полный пансион, и дело выбирай, какое хочешь. А нашим? Кукиш с маслом! Пробивай сам себе дорогу.
– Вот что, Гриша, поживу-ка я у тебя месяц, другой. Поглядим, обмозгуем, авось что и придумаем.
План, который только что сложился в голове Алексея, был прост: обойти всех соратников по перевороту 1762 года, расспросить их и составить объективное мнение. Уж больно в Гришиной оценке обида просвечивает. Однако, потратив две недели на пустые разъезды, никого, кроме Петра Пассека, не нашел. Все они оказались или усланными в родовые имения или заграницей. Да и Пассек не горел желанием откровенничать.
Читать дальше