Виктор Носатов - Наперекор всему

– Мадам, мадемуазель, – раскланялся Пустошин, – прошу меня извинить за то, что не могу составить вам приятную компанию, ибо нас с Евгением Евграфовичем ждут неотложные дела. Честь имею!

– Слава богу, что вы догадались увести меня из-под этого неожиданного «флангового обстрела», – радостно воскликнул генерал, как только закрылась дверь купе. – Право слово, я и не знал, что вашей дочери ответить. У меня просто не было времени рассматривать наряды императорской свиты. Все мое внимание было приковано к государю. С тех пор как я последний раз видел его на Варшавском вокзале во время проводов на фронт гвардейского полка его имени, он сильно сдал…

Сказав это, Пустошин бросил подозрительный взгляд вдоль пустующего коридора и продолжил разговор, только когда они вошли в купе и он плотно затворил за собой дверь.

– … Император предстал перед нами в полевой форме полковника лейб-гвардии Конного полка и сразу же направился ко мне. Поздравил с новым назначением, спросил о здоровье, семье и, к моему глубокому удивлению, ни словом не обмолвился о судьбе моего полка. А ведь мне было, о чем сказать… Мои гвардейцы дрались, как львы, и, если бы не просчеты высшего командования и нехватка боеприпасов, то мы бы, в конце концов, выбили австрийцев с перевала и вышли бы в долину, на оперативный простор. Не знаю, о чем думали в Ставке, когда отправляли кавалерию на штурм Карпат… Не дело конников воевать в горных теснинах, только на равнине конная лава может быть победоносной. – Пустошин в сердцах удрученно махнул рукой и, раскрыв чемоданчик, который ему перед самой отправкой поезда занес денщик, вытащил оттуда бутылку шустовского коньяка, поставил ее на столик, потом вынул пару серебряных рюмок и бумажный пакет, из которого выложил на салфетку тонко нарезанное салями.

– Выпьем за упокой души моих героев-конников, офицеров и нижних чинов, павших в бою, – глухо промолвил он, разливая по рюмкам коньяк.

– Да будет царствие небесное воинам, погибшим за Отечество, – поддержал трагический тост Баташов.

– Вы понимаете, Евгений Евграфович, что он ни единым словом не обмолвился о гибели почти целого гвардейского полка, шефом которого состоял, – с горечью в голосе воскликнул Пустошин, – а мы все так его любили!

– Война… – удрученно промолвил Баташов. – Кто знает, что будет с каждым из нас завтра, через неделю, через месяц, и тем более, через год. Одному Богу известно, сколько еще жизней будет положено на алтарь победы.

– Вы наивный человек, если все еще думаете о победе русского оружия. В Ставке этому уже не верит никто, обвиняя во всех смертных грехах царскую семью, – со знанием дела сообщил Пустошин. – Скажу больше: в верхах зреет заговор против императора. Я недавно из Барановичей и знаю не понаслышке, что в последнее время туда зачастили «гости» из Государственной думы и различных «общественных» союзов, которые распространяют среди офицеров ложные слухи о том, что государь – слабый, ничтожный, пустой человек, ничего не понимающий в военном деле, что России нужна твердая рука, чтобы навести порядок не только на фронте, но и в тылу…

– Если бы я вас не знал как истинного патриота и монархиста, то непременно бы принял ваши слова за провокацию и ложь, – недоверчиво покосившись на собеседника, промолвил Баташов. – Неужели у вас есть этому веские доказательства? А если так, то почему вы до сих пор не проинформировали об этом Верховного главнокомандующего?

– Но Николай Николаевич и есть самый главный недруг государя императора!

– Вы отдаете себе отчет о том, что говорите?

– Вполне… Поймите и это и вы. Ведь на наших глазах только в нынешнем году произошло столько трагических для русской армии событий, напрямую связанных с нерешительными, я бы сказал, предательскими действиями Верховного, что Ставке ничего не остается, как только объяснить все это диверсиями агентов противника, повальным шпионством местечковых евреев, а также отдельных предателей-военных. Не обвинять же во всем бездарных генералов, которых поставил на армии и фронты великий знаток военного дела и генеральских душ, любимец армии, дядя царя, великий князь Николай Николаевич… Это он после потери армии Самсонова сменил бездарного Жилинского на самолично присвоившего лавры покорителя Галиции нерешительного и болезненного Рузского, который стал издавать приказы, проникнутые безнадежным пессимизмом, если еще не хуже – пораженчеством. Не мне вам рассказывать о том, что под Лодзью от полного разгрома войска Северо-Западного фронта спасла лишь стойкость войск и энергия штаба Пятой армии, возглавляемой генералом Плеве. Это он, на свой страх и риск, не только заставил немцев драпать, но и имел все возможности преследовать их до полного разгрома, но ваш явно растерявшийся командующий запретил ему наступать, и в этом его поддержал не кто иной, как Верховный. Эти два великих военачальника, по сути дела, способствовали гибели в Августовских лесах Двадцатого корпуса и беспрепятственному отходу окруженной германской армии. По своему опыту скажу вам, что наши победы были победами батальонных и полковых командиров, а наши поражения были поражениями главнокомандующих. Так кто, скажите мне, является главными виновниками наших военных неудач?