Александр Бушков - Сыщик, ищи вора! Или самые знаменитые разбойники России

Дикого зверья в то время было предостаточно. Однако, как я уже говорил, часть торговых путей пролегала по рекам, а река в этом плане гораздо более безопасна, чем суша: и штормов на большинстве европейских рек не бывает, и нет водяных опасных хищников наподобие крокодилов. И тем не менее пропадали без вести, никогда уже не вернувшись за своим припрятанным товаром, и странствовавшие водными путями купцы…

Так почему бы не предположить, что иные из них стали жертвами дорожных разбойников, уже в те времена сообразивших, что можно напасть и отнять, не оставляя свидетелей? Уж если обезьяны, обнаружив, что у их соплеменников завелось некоторое количество материальных ценностей, едва ли не моментально сообразили, что их можно красть и отнимать, человек мог прийти к тем же выводам не менее быстро. Так что первые разбойники завелись на торговых путях наверняка в те самые доисторические времена.

Один из популяризаторов науки писал, на мой взгляд, чересчур оптимистично: «Многочисленные данные (какие?! – А. Б. ) говорят о том, что на торговых путях, пересекавших в доисторические времена Европу и Азию, царил всеобщий мир. Люди, проложившие все эти пути, были очень заинтересованы в мире, и не потому, что слишком уж ценили человеческую жизнь, – потому что злоумышленники могли прервать жизненно необходимые поставки товаров».

Считайте меня циником, но автор этих строк чересчур уж верит в благонравие и законопослушность доисторического человечества… А впрочем, дело даже не в цинизме, а в насквозь практических соображениях. Ну каким образом можно было обезопасить от тогдашних разбойников торговый путь, сотнями километров пролегавший по совершенно безлюдным местам? При том что не было ни государств, ни полиции и дорожной стражи, ни средств связи? И каким образом можно было добиться «всеобщего мира»? Для этого пришлось бы созвать этакий всеевропейский съезд племен и выработать некие правила – но о подобных съездах не заикался ни один историк…

Если воспользоваться опытом не так уж и далеко отстоящих от нас столетий, можно сделать два вывода. Во-первых, когда уже столетиями действовали писаные законы и за их соблюдением следили сильные и развитые «силовые структуры», воры-разбойнички продолжали вовсю шалить на дорогах, частенько не в глуши, а где-нибудь под Парижем, Лондоном или Москвой. Вдоль этих дорог сплошь и рядом торчали виселицы, на которых болтались те, кому не повезло, но это мало кого останавливало – каждый думал, что уж он-то самый ловкий и лично его ни за что не поймают…

Во-вторых, полностью прервать «жизненно необходимые поставки товаров» не способны никакие злоумышленники. В свое время пираты прямо-таки кишмя кишели и в Карибском море, и в Атлантике, и в Тихом и Индийском океанах, и в Средиземном море, и даже в Ла-Манше, не говоря уж о Балтике, – но, как они ни усердствовали, удавалось «отщипнуть» лишь часть грузопотока, включая американское золото. Так что я остаюсь при твердом убеждении: дорожные разбойники должны были появиться уже в каменном веке.

А вот воры, согласно тем же логическим выводам, должны были появиться гораздо позже – когда возникли города (особенно большие, где каждый уже не знал каждого), появились склады с товарами, богатые дома, где имелось немало дорогих вещичек, наконец, царские сокровищницы и казначейства (вряд ли фольклор, повествующий о хитрых ворах, рискнувших покуситься на царские сокровища, – плод чистой фантазии).

Есть общая закономерность: как только появляется письменность, почти сразу же возникают разнообразные «уголовные кодексы», сплошь и рядом хорошо проработанные и четко прописанные, – кое в чем не уступающие современным. За этим безусловно стоит большой и печальный опыт дописьменной эпохи…

И еще один прелюбопытный нюанс: практически одновременно с появлением писаных законов начинается то, что можно назвать «романтизацией преступного мира». Писаный фольклор множества стран (опирающийся явно на вековые традиции устных рассказов) полон баек о ловких ворах, о коих, в общем, повествуется без всякого осуждения, скорее, с некоторым восхищением их проворством и находчивостью. Чего уж говорить о потоке баллад, народных песенок и повестей о «благородных» разбойниках, берущих начало в давние, очень давние времена…

Почему так получилось (и получается до сих пор, судя по иным современным романам и фильмам), никто еще, по-моему, не смог объяснить предельно ясно. Ну вот так получилось, и все тут… Дело, конечно, не в том, что сочинители, слушатели, читатели и зрители сами втихомолку мечтали и мечтают о криминальной карьере. Это вряд ли. Тут что-то другое. Быть может, в давней, повсеместной и серьезной нелюбви народов к власти. И налоги она дерет, и рекрутов требует, вообще притесняет по-всякому. А всякий вор-разбойник в первую очередь еще и активный враг власти, сплошь и рядом открыто ей противостоящий. Как знать, возможно, в этом что-то есть…