Михаил Ханин - Сокровища горы Монастырь

Бабник, хохмач… Умен, наблюдателен, несуетлив… Смел, но осмотрителен… Всегда готов прийти на помощь… Обожает малиновый цвет. А впрочем, сами узнаете…

Да… В школьных тетрадях – рассказ Валерия… «Георгий и Анастасия»… И мои фельетоны… «Виват демократия!», «Сирены»… И рассказ… Можете присовокупить, э… к роману… На ваше усмотрение…

Силы как-то резко оставили его, а голова откинулась на подушку. Было ясно, что человек до конца исполнил свой долг. В очередной раз! Сделал, что должно… Всю дорогу разговор с Вениамином Тихоновичем не выходил у меня из головы.

– Ну какой я герой? Вот умру – оставлю Сонечку с Гришей и Ванечкой без гроша… – звучали беспрестанно в ушах и сердце его слова. – Вот умру – оставлю Сонечку с Гришей и Ванечкой без гроша… Вот умру…

И мне стало страшно… за свое собственное будущее. Я вдруг отчетливо осознал, что, связывая свою жизнь со школой, и сам повторяю судьбу бедного Вениамина Тихоновича со всеми вытекающими последствиями… Наступаю на те же самые грабли.

– Хватит игрушек! – твердо сказал я самому себе по приезде в Щебетовское и спрятал тетради в дальний ящик письменного стола. – Забудь и про школу, и про рассказы, и про романы. Это баловство, игрушки. Вениамин Тихонович доигрался уже!

Вскоре я оставил школу и занялся торговлей. Жизнь «челнока» тоже не сахар. Хорошо там, где нас нет. Но ни разу за эти годы я не пожалел об уходе из школы. Ни разу! Даже сейчас, когда образование вроде бы стало одним из национальных проектов.

Не так давно я случайно наткнулся на те самые тетради, подаренные мне много лет назад Вениамином Тихоновичем, испытал угрызения совести и решил наконец выполнить его просьбу. Посмертно…

Что у меня, вернее у нас с Валерием, получилось – судить вам. В любом случае я согласен с покойным педагогом – это дневник героя того, ельцинского времени…

И еще! Вениамин Тихонович не настаивал, но, помнится, я почувствовал тогда, что для него важна публикация и рассказа Валерия, и своего собственного, но особенно фельетонов «Виват демократия!», «Сирены» в качестве приложения к роману. Ведь это то немногое, что после него осталось… Да будет так!

Раннее утро. Еще толком не рассвело. Холодно. Над горой Монастырь загорается бледно-алая полоска зари. Над рекой и лугом клубится густой туман.

– Я куплю тебе дом / У пруда в Подмосковье, – доносится из тумана чей-то ликующий голос. Певец отчаянно фальшивит. От холода у него зуб на зуб не попадает. Но это нисколько не портит его настроения.

– И тебя приведу / В этот сказочный дом, – горланит он. – Заведу голубей / И с тобой, и с любовью / Мы посадим сирень под окном.

Чуть позже в клубах тумана, в траве по грудь, мокрый от росы с ног до головы, появляется и он сам. На берегу реки певец останавливается у огромного черного камня, сбрасывает с плеч тяжелый рюкзак, сдвигает на затылок темно-синюю фетровую шляпу и, самодовольно ухмыляясь, закуривает.

Это высоченный молодой человек, узкий в плечах, болезненно бледный, с сияющими маленькими голубенькими глазками, тонкими синими губами и постоянно трясущимися руками. Выдыхая дым, он отводит руку с папиросой далеко в сторону, на лице его отражается блаженство.

– Я сделал это! Я сделал это! Мужик сказал – мужик сделал! – возбужденно повторяет он в паузах между затяжками. – Я – хозяин своей судьбы, я – кузнец своего счастья. Все страшное позади. Впереди свобода, богатство, Настенька!

Ему нужно перебрести через реку, но страшновато сунуться в студеную воду. Это заставляет его залиться счастливым смехом: такое пережил, а холодной воды боится. Отбросив окурок, юноша достает из кармана плитку горького шоколада, разворачивает обертку, аккуратно отламывает трясущимися тонкими длинными пальцами кусочек и смакует его, прикрыв глазки. Насладившись шоколадом, он прячет оставшуюся часть назад в карман, закуривает вторую папиросу и углубляется в воспоминания, оттягивая форсирование водной преграды и ликуя от предвкушения грядущего триумфа.

Он влюбчивый человек и начиная с третьего или четвертого класса постоянно в кого-нибудь влюблялся. В школе – исключительно в отличниц. Они представлялись ему не такими, как он сам: необыкновенно умными, необыкновенно нарядными, необыкновенно красивыми. Словом, какими-то неземными существами. Наверное, и в туалет не ходили…