Юлия Я-Т - ЛермONтOFF

– Марина, Н.Ф.И. расшифровали в 1914 году, и это было предположение, и только в 1930 подтвердилось, что Н. Ф. И. – Наталья Федоровна Иванова, и цикл стихов, посвященных ей «загадка Н.Ф.И.», так и назвали Ивановским циклом. Но теперь я хотя бы начинаю понимать, что мы о Михаиле Юрьевиче говорим, да?

– Включи, посмотри и перезвони, расскажешь, что думаешь. Хотя нет! Стой! Я должна тебе сказать сейчас сама, иначе лопну. Это связано с найденным стихотворением, предположительно пера Лермонтова. Они почти уверены, эксперты. Его нашли в архиве, в книге Карамзиных, похоже, его последнее произведение, написанное перед отъездом из Петербурга в 1841 году.

– О! Да, нужно послушать, почитать, обдумать. Я перезвоню… Прости…

Все! Мысли мои бешено начали бег наперегонки друг с другом. Хотя – стоп! Нужно узнать информацию, а не судорожно вспоминать, кому они могут быть посвящены. Я даже не знаю, что именно он написал, как я могу понять – кому?.. Да, логика нарушена. Включила телевизор, пока жду новости, залезла в интернет. Информация уже есть. Так, так, что пишут…

«Сенсация…. Найдено ранее неизвестное произведение великого русского поэта М.Ю. Лермонтова…» Если систематизировать основные выдержки прочитанного мною, то все сводилось к нескольким пунктам:

1. Предположительно его пера, с большой долей вероятности.

2. Пока ведутся работы по изучению, стихотворение не будет опубликовано в полном виде, оно без названия и без посвящения, и как обычно тогда называют по первой строчке – «Светит прекрасная луна..»

3. Стих был написан на отдельном листе и вложен в альбом Карамзиных, что и повлекло выпадение листа из книги, он хранился в коробке, где и находился альбом. Это позволило сейчас при работе найти столь ценную пропажу.

4. Оно было написано быстрым почерком, предположительно, не придумано заранее, а написано в этот же вечер, последний вечер Михаила Юрьевича в свете Петербурга.

Больше ничего узнать не удалось. Перезвонила Марине, она моя единственная подруга, больше не с кем поделиться мыслями и идеями.

– Не знаю, что делать. Это очень интересно, но, если лучшие научные сотрудники бьются над тем, что бы узнать, кому оно посвящено, могу ли я делать это же.. Может, в этом и нет тайн никаких. Конечно, было бы интересно самой провести анализ произведения, пока оно не изучено вдоль и поперек другими исследователями, пока есть, над чем подумать, и хоть какие-то свои мысли высказать на этот счет, а не то, что пересказывать доводы других «заслуженных мужей». Да! Я бы очень хотела провести анализ стихотворения. Вот в чем будет моя работа. Даже, если параллельно с историками и литературоведами, но это будет моя работа. И даже, если она покажется не очень обстоятельной, но я постараюсь провести ее на уровне, по всем правилам анализа. В Москве, и в Питере я, наверное, не добьюсь копии стихотворения. Но, мне кажется, я знаю, где у меня есть возможность пробить стену бюрократии и скрытнечества.

– Я тоже догадываюсь, куда ты собралась. Но, я не могу тебя сопровождать. Я еще не все экзамены сдала, а скоро День студента, время у меня, как ты понимаешь, в обрез. Держи меня, пожалуйста, в курсе событий. Это так интересно!

– Конечно! Не проблема! Может даже это и хорошо! Для меня это особое место силы, ты же знаешь. Как храм, место, где мне не бывает скучно, а душа и сердце наполняются светлой, но печальной энергией, которая дает мне силы. В общем, в Тарханы!

Кто-нибудь задумывался о том, как складываются наши предпочтения. В целом, и в частности: в литературе, искусстве, в еде, одежде и пр. Я знаю точно, что моя любовь к золотому веку поэзии началась с Лермонтова Михаила Юрьевича, а к Михаилу Юрьевичу в свою очередь зародилась в 5 классе. Когда я вошла в кабинет русского языка и литературы. У нас в классе было 3 окна. Между первым и вторым окном висел портрет Пушкина, а между вторым и третьим – портрет Лермонтова. И, первое, визуальное впечатление 10-летнего человека, переступившего порог класса, было таким: Лермонтов – более симпатичный, чем Пушкин. Пушкин, со своей шевелюрой, улыбкой, бакенбардами, задорным взором, всем видом излучал радость. Михаил Юрьевич, напротив, в военной форме, с грустной улыбкой и печальным взглядом, в котором чувствовалась загадка. Что может быть более трогательное для девичьей души, чем печаль в глазах? К тому, же, я сидела во второй части класса и наблюдала этот взгляд на протяжении 7 лет, к окончанию школы даже начало казаться, что я понимаю, о чем он молчит. Но, это первое, визуальное впечатление. Далее последовало изучение творчества. И, безусловно, мне более импонировало и вызывало отклик пронзительная, пусть часто и трагическая лирика Михаила Юрьевича. Глубокие, очень точно описанные, затрагивающие струны именно моей души, я понимала, что хотел передать мне автор и откликалась. Михаил Юрьевич был мне понятен и объективно эмоционально более близок, чем кто-либо из писателей и поэтов.