– Я всегда стою именно там, где ты сейчас воткнулся. Подвинься, я встану, а ты пристроишься рядом со мной. С любого бока, с которого захочешь, возражать не стану. Или сам другое пространство займёшь. Как раз где угодно подальше , – передразнил говорящий соперника. – Выбирай! Или ложись, если хочешь. Тоже в любом месте, даже подле меня… у моих ног.
– Ну, если удастся меня сдвинуть, то, так и быть, вставай на моё. Или же молчи в тряпочку! Или сам ложись…
– И ты не нукай! Хочешь драться?
– Пока нет, но готов, если сам задерёшься.
– Прямо сейчас?
– Потом!
– Когда потом?
– Например, завтра. Или когда сам смогу тебя сдвинуть отсюда.
– Зачем же тебе меня отсюда сдвигать, если именно этот финт мне самому сейчас предстоит проделать?
– Тогда ты меня и сдвигай, в чём проблема?
– Не буду! Не хочу!
– Почему?
– Потому что не вечно же ты стоять тут будешь! Как только ты сам сойдёшь, это место я займу мирным путём, без нападения, без агрессии со своей стороны, и отвоёвывать его придётся уже тебе. Мы мирные люди , но наша баллиста готова всегда пострелять, – придавая своей речи побольше латинской витиеватости и цветистости, попытался резюмировать отрок, назвавший своим место размером в каких-нибудь два квадратных локтя (сubitus) или в один градус на откосе у озера. Тут внезапно с его языка сорвалось: – An immortalis es?! Ты чё, бессмертный ?!
Примерно такой диалог состоялся (но пока не закончился, а скорее только начался) у двух шапочно знакомых меж собой балканских подростков у водоёма близ паннонского села с нежным на слух названием Будалия, во всей своей красе раскинувшейся вдалеке от городских цивилизаций и столбовых коммуникаций. Ближе всего к поселению располагался древний римо-иллирийский город Сирмий, но жители Будалии и его посещали крайне редко, а кто-то и вовсе никогда в нём не был, но иногда мечтал побывать там как о несбыточном счастье (или чуде, что сути не меняло).
…Иные и не мечтали: что толку мечтать о журавлях в небе, коли даже синиц в руках нет.
*****
Судя по вялой перепалке, которая и на перепалку-то похожа не была, драться не хотелось обоим. Не то, чтобы пацаны трусили или боялись один другого, руки-то у них с самого обеда как раз чесались, как от скабиеса. Просто обоим не в кайф было проиграть потасовку и упасть в глазах деревенской пацанвы – победивший наверняка не удержится и непременно растрезвонит, даже раструбит всем о том, как благосклонна к нему Фортуна-Тюхе, Богиня удачи, и какой дивной, но неприятно пахучей задницей повернулась она к аутсайдеру. Жуть, как не хотелось стать неудачником, отверженным, отщепенцем, то бишь тем, кто находится у самого подножия пирамиды или под ней, в самом низу местной иерархической системы, сформированной сельской молодёжью внутри самой себя.
Один из подростков – тот, что занял чужое место – сам был не местным . Пару недель назад его родители, прихватив с собой сына, по каким-то торговым делам приехали в село Нижней Паннонии из Карнунта – административного центра Паннонии Верхней. Все они были такие из себя городские и важные, собой гордые, заносчивые – вся семейка! Только прибыли, а юный отпрыск уже как самый заядлый и завзятый лидер верховодил всей селюкской малышней. Как завзятый кавалер, цеплял даже зазевавшихся деревенских барышень. Местные парни-одногодки по известным причинам его не то, чтобы опасались, но обходили стороной (их отцы бить чужака строго-настрого запретили – приезжая семья была не абы какая, не хухры-мухры, а имела некий пусть и непонятный, но чуть ли не сакральный статус и высоких покровителей), поэтому, с одной стороны, юного чужака пальцем в селе не трогали, но, с другой, и его влиянию пока не поддавались. Однако уже самим фактом того, что приезжий до сих пор оставался не отмудоханным до полусмерти, был если не подорван, то поколеблен авторитет тутошнего пацанского лидера, который из последних сил удерживал главенство над своей шайкой-лейкой и внутри неё не только словами, но и кулаками как более убедительным и весомым аргументом.
*****
Второй спорящий у откоса парень, примерно ровесник первого, был местным, однако не авторитетом, а середнячком, и носил имя Гай Мессий Квинт. Деревенские товарищи для краткости кликали его то М е ссием, иногда по случайности или заговариваясь называя Месс и ей, то Децием, сами не ведая о том, что попадали в точку: преномены указывали на древнее оскано-италийское происхождение по крайней мере одного родителя парня – его отца.
Читать дальше