К мальчикам приставляли «педагога» – старого, почтенного раба или отпущенника, обычно грека, чтобы дети ещё в раннем возрасте выучивались греческому языку. «Педагог» исполнял обязанности нашего «дядьки» XVIII в., сопровождал всюду своего питомца, учил его хорошим манерам – «так следует ходить, так вести себя за обедом», дирал за уши, а иногда прибегал и к более крутым мерам; император Клавдий жаловался на свирепость своего дядьки; перед Харидемом, дядькой Марциала, трепетал весь дом, и старик не унимался в своих наставлениях поэту, когда тот уже брил бороду.
Играли они в те же игры, в какие и сейчас играют дети по всему свету: бегали взапуски, строили из песка домики (занятие, вызвавшее у Сенеки горькие размышления о том, что взрослые отличаются от детей только видом), прятались друг от друга, играли в чет и нечет, бегали с обручем, гоняли, подстегивая хлыстиком, кубарь, скакали верхом «на длинной тростинке», качались на качелях. Специально мальчишеской игрой было бросание камешков в цель и пускание их по воде «блином»; «игра эта состоит в том, чтобы, набрав на берегу моря камешков, обточенных и выглаженных волнами, взять такой камешек пальцами и, держа его плоской поверхностью параллельно земле, пустить затем наискось книзу, чтобы он как можно дальше летел, кружась над водой, скользил над самой поверхностью моря, постепенно падая и в то же время показываясь над самыми гребнями, всё время подпрыгивая вверх; тот считается победителем, чей камешек пролетает дальше и чаще выскакивает из воды». Мальчики играли в солдат, в гладиаторов, в цирковых возниц; подарок маленькой зелёной туники того самого цвета, который носили настоящие возницы «партии зелёных», приводил мальчугана, конечно, в восторг. Играли они также «в суд и судьи». Перед «судьёй» шли ликторы с пучками розог и секирами, он садился на возвышении и творил «суд». Эта игра были любимой забавой мальчика, который стал впоследствии императором Септимием Севером. Север правил как раз в то время, когда родился Деций, в 193-211 гг. Вряд ли за полвека, разделявшие детские годы двух императоров, что-то принципиально изменилось.
Плутарх в биографии Катона Старшего оставил хорошую памятку о первоначальном обучении в старинных римских семьях: отец учил сына читать и писать (Катон собственной рукой крупными буквами изложил для мальчика отечественную историю), ездить верхом, метать дротик, биться в полном воинском снаряжении, бороться с водоворотами и стремительным речным течением. Не были забыты уроки «бокса»; отец закалял мальчика, приучая его к физическому напряжению, к боли, к тому, чтобы стойко переносить жару и холод: он был для него «и учителем, и законодателем, и руководителем в физических упражнениях». Можно не сомневаться, что по мере того, как мальчик подрастал, отец знакомил его с сельским хозяйством в разных его аспектах, начиная со свойств почвы и севооборота и кончая правилами рациональной постановки дела.
Ещё важнее, чем знания, приобретаемые на этих уроках, была та нравственная атмосфера, в которой ребёнок рос. Горячая любовь к своей стране, готовность жертвовать для неё всем, – «благосостояние государства да будет главным законом», – убеждение в её абсолютном превосходстве над всеми другими, гордость родовыми традициями, – маски предков мог он рассматривать ежедневно, и о деяниях этих мужей, которыми семья гордилась, часто рассказывали ему старшие – сознание того, что он наследник их доблести и долг его не изменить тому, что завещано рядом поколений, – вот тот «духовный воздух», которым с малолетства дышал мальчик и в котором его воспитывали. Он не раздумывал над тем наследием, которое оставили предки, и не оценивал его; работала не мысль, а чувство, и оно предписывало определённую линию поведения на всю жизнь от момента, когда он надевал тогу взрослого человека, и до того часа, когда вереница предков провожала до погребального костра достойного представителя их рода. «Рим и сила его держится старинными нравами», – сказал Энний, и Цицерону эти слова казались изречением и предсказанием божества.
Цицерон не зря вложил в уста Сципиона Африканского заявление, что домашнему быту и домашним наставлениям он обязан больше, чем книжному учению. «В старину было так установлено, что мы учились, не только слушая слова старших, но и глядя на их поступки: мы знали, как надлежит нам поступать в недалёком будущем и какой урок передать младшему поколению», – эту прекрасную характеристику старинного воспитания дал Плиний Младший, сам получивший такое воспитание в глуши родного Комума.
Читать дальше