Они сблизились и подружились задолго до совместного путешествия. И забрели сюда, за тридевять земель от своей родины, не случайно, и явились не для праздного отдыха и не по торговым делам, а с определенной миссией. И эти на первый взгляд безмятежно прекрасные места на самом деле таили для них смертельную опасность…
Арка из белого, аккуратно сложенного известняка свидетельствовала о том, что караван достиг конечной цели и прибыл в благословенную Газаку – столицу Атропатены.
Природа одарила окрестности большого города богатым разнообразием растительности. Стояла ранняя осень, но зелень уже набрала заметной зрелости – стала темной, словно уставшей. В воздухе витали ароматы, настраивающие на новый, более спокойный лад. Чувства и желания уже не рвались наружу, как еще недавно, а мирно покоились внутри, в душе, подвигая ее обладателя скорее к безмятежному самосозерцанию, нежели подвигу или стремлению познать нечто новое.
В преддверие зимнего забвения, словно напоследок, природа не скупилась на краски. Золото всех оттенков, ржа и пурпур задавали тон в этом буйстве осеннего разноцветья.
Наша компания прошлась по улицам города, над которым быстро сгущались сумерки. На радость новоприбывшим арамейскую речь, столь распространенную на Востоке, в этих местах понимали многие. Случайно повстречавшийся местный житель довольно подробно объяснил, как добраться до постоялого двора. Однако, немало проплутав по узким улочкам, пришельцы все же заблудились. Праздник Паити-шахам был в самом разгаре, жители в это время дня уже сидели за праздничными столами, с родственниками. Даже детей нигде не было видно – шатание без дела по улицам даже в праздничные дни не принято было у мидян [7] Атропатена была частью Мидии, ее называли Малая Мидия
. Почти впотьмах на краю города они набрели на довольно глубокую, вместительную яму, в которой и решили заночевать.
– Я же говорил, не надо было оставлять караван, дошли бы с ним до постоялого двора, – все же не удержался от восклицания Рефаим.
После долгих странствий он мечтал лишь об одном – о месте для сна, даже, возможно, о чистой постели, ведь он уже был наслышан о том, что зороастрийцы славились особым отношением к чистоте.
– Ну, невозможно было терпеть, так ноги затекли! – возразил его товарищ Давид, по настоянию которого пришельцы и покинули караван прежде времени. – Кто знал, что город такой большой, что заблудимся?
Мужчины заглянули в яму. Дно поросло свежезеленой мягкой травой, а рядом виднелись следы от кострища. Возможно, этим убежищем время от времени пользовались пастухи.
Взглянув на красное угасающее пятно в западной части небосклона, Егише опустился на колени. Ученики последовали его примеру.
Егише негромко прочитал молитву.
– Раз мы сотворили вечернюю молитву, это означает, что ляжем спать голодными? – с горечью в голосе спросил изрядно проголодавшийся и окончательно расстроенный Рефаим после того, как все поднялись с колен. По законам Церкви есть после последней, вечерней молитвы запрещалось.
– И будет день, и будет пища… – Егише по-отечески обнял самого молодого из своих учеников – Рефаима, всего шестнадцати лет от роду.
Лишения вынужденные делают человека сильным, лишения, осознанно творимые, мудрым, считал Егише.
– Это место отмечено самим Господом Богом! – в восхищении произнес он, указывая на природные красоты, которые медленно поглощала ночная мгла. Но вот на небе постепенно просияли звезды, взошла полная луна и горы озарились новым таинственным голубым сиянием.
– И все же на постоялом дворе было бы теплее и чище, – ворчал Рефаим. – И уж точно безопаснее.
Из леса доносились глухое рычание неизвестного зверя и отрывистый лай шакала.
– Трусишка! – подразнил Рефаима Давид.
– О, господин, возьми мою шкуру, – едва сдерживая смех, церемонно предложил Ванея, – она хоть и грязная, но все же белая, достойная твоей белой плоти!
Давид с Ванеей засмеялись. Рефаим выскользнул из-под руки учителя, и между тремя товарищами завязалась шутливая борьба. Егише с улыбкой понаблюдав, как резвятся юноши, отошел к краю горы.
Предводитель сей малочисленной компании Егише обладал внушительной фигурой, а обильная седина в волосах, неторопливая походка и рассудительный тон свидетельствовали о том, что находится он скорее во второй половине своего жизненного пути и наделен соответствующей почтенному возрасту не только житейской, но и благоприобретенной духовной мудростью.
Читать дальше