Array Сборник - Кавказ. Выпуск XIII. В плену у горцев

– Что, Судар, нравится ли тебе наш аул? Лучше Гильдагана или нет?

Я похвалил, и опять настала тишина. На девятый день вечером приехал к нам сын Високая, и с ним пришла сестра Аккирея. Она гостила у своей сестры, жены Високая. Я спрашивал, не продан ли я, что живу и работаю только на одного, и, узнав, что нет, говорил:

– Хлеб есть у меня и дома. Но я готов остаться, с тем чтоб была какая-нибудь польза моему хозяину, как человеку бедному.

Но приезжий старался уговорить меня остаться, представляя, что жить мне все равно где бы то ни было, а пища тут лучше. Переводчиком многих объяснений с моей стороны был солдат. Утром приезжий, садясь уже на лошадь, неожиданно сказал мне:

– Ну, пойдем.

Надобно было быть твердым в словах. Извиняя их коварство, я не спросил и шапки, не взял на дорогу ни куска, не закусив ничем, поднял косу на плечо и пошел вслед за верховым. Нехотя я должен был поспевать за ним и не сказал во всю дорогу с ним ни слова.

Недуг. – Второй поход в Гюни. – Продажа. – Разладица. – Болезнь. – Непритворная добродетель Абазата. – Покушение Абазата к побегу. – Переезд в хутор. – Вдова Тамат. – Родины. – Разлука. – Неудача.

Я пришел домой к вечеру. Все мои хозяева встретили меня с радостью: Ака заметил мою худобу, Абазат краснел и благодарил за мою гордость. Високай был обвинен.

На другой день посетила меня лихорадка ( хорши , у линейных казаков корча или корчея ). Цацу, по приказанию Абазата, сварила ежевичный лист; меня посадили над паром, покрыв на поставленные возле три жердочки одеялом, и заставляли мешать траву в котле. Потом положили меня на постель, укутав как можно больше; так я потел всю ночь.

Хотя пот – лучшее лекарство в такой болезни, однако мне вовсе не помогло это средство; через день я свалился по-прежнему. Абазат, относя болезнь мою к тоске, советовался с женой женить меня; подняв одеяло, я смеялся и стал расспрашивать Цацу о Хазыре. Видя мою привязанность, хозяин предложил, не хочу ли я быть проданным Аккирею, и через три дня обрадовал:

– Выздоравливай, завтра пойдем в Гюни!

Я дал слово – и выздоровел: лекарем был ободренный дух.

О влюбчивость! Ты зараза для молодых людей! Ты же иногда своей горячей рукой согреваешь остывшее сердце страдальца!

Утром, как оставила меня лихорадка или, лучше сказать, имя Хазыры подняло меня, позавтракав, мы отправились в путь: Абазат верхом, я впереди на своих двоих, а иногда я присаживался на лошадь. Подъезжая к аулу, Абазат послал меня вперед вызвать сестру Аккирея, как только одну из всего аула ему знакомую; сам остановился на хребте, стреножил коня и лег под бугор от ветра. Я вбежал в дом Аккирея, но ни его, ни сестры не было, кроме Ины, которая, тотчас накормив меня, велела звать Абазата в саклю. Стыдливость или обычай не показываться наглым не позволили ему исполнить просьбу хозяйки. Я тоже остался с ним. Не дождавшись, Ина вышла к нам сама, уже переодетая; но Абазат отдал ей только свое ружье, упросив взять меня, как хворого, а сам остался на своем месте до вечера, пока не пришла сестра Аккирея. Это была пожилая дева хороших правил. Она сходила за Абазатом; я принял его лошадь, расседлал и дал ей корму. Абазат продрог, но не должен был показывать этого. Вечером собрались все родные его жены взглянуть на нас. Незамужние остались надолго и после ужина. Все расселись около стен, Абазат и я сидели у огня; камин ярко освещал всех. Близкая родственница Цацу, девушка довольно хорошая, сидела всех ближе к Абазату на первом месте ряда и беспрестанно поправляла дрова; я был гостем – отдыхал. Хазыра, как моложе всех из своих подруг, сидела в конце ряда, ближе к порогу – ближе ко мне. Абазат, как магометанин, не смевший рассматривать всех их, сидел с упертым в огонь носом и только ласково отвечал на комплименты родных своей жены. Зная его сердце, я иногда потихоньку подталкивал его взглянуть на Хазыру; с минуту он сидел в прежнем положении, потом искусно отвертывался от камина и украдкой взглядывал на красавицу, и в подтверждение моего о ней мнения крепко пожимал мне руку или ногу.

Так беседовали они до полуночи, я начинал думать, но не смел сказать о том, как был уже продан, следовательно, принадлежал Аккирею. Он не входил к нам весь вечер, но видя, что беседа длится, велел дать мне отдых: тотчас все расступились – и была постлана постель. Не один уже сон видел я, когда разошлись все.

Когда я встал, Абазат давно уже сидел у камина. Вдвоем мы позавтракали и беседовали; я благодарил его, что оставляет меня у Аккирея, и спрашивал, могу ли жениться.