Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том первый. Паруса судьбы

− Let it be 39 39 Let it be − пусть будет так (англ.). ,− смягчаясь, сказал Гелль. Кукушкин слышал, как он некоторое время сосредоточенно жевал табак, затем сплюнул и продолжил:

− Тебе передали деньги?

− Не в них дело.

− Конечно, нет. Будь покоен, сынок, ты упьешься его кровью. И все же, доллары я передал тебе… Можешь проверить.

− Уже проверил.

− В чем дело? − голос Гелля стал глуше.− Ты не доверяешь мне?

− Таким, как ты, и мать родная доверять не должна.

− Damn you! I’ll cheat you yet… 40 40 Damn you! I’ll cheat you yet − Будь проклят! Я еще покажу тебе… (англ.). ха, ха, кому стоит доверять. Ладно, ближе к ветру! Меня не ищи. Бухту тебе укажут мои люди… До встречи.

Фельдшер вздрогнул, как пришпоренный мерин. Тусклый свет от чадящей лампадки лился на землю, и он с тоской понял, что ему суждено пересечь освещенный участок, прижимаясь ужом к стене. Время обходить склеп уже вышло. Но когда Петр Карлович очутился возле оконца, душа не вынесла-таки: глянул украдкой.

− Святый Боже! Святый Крепкий!..

Кукушкин подавился молитвой − склеп был пуст. С опасливой оглядкой он поднялся и − прочь, прочь, разъезжаясь башмаками по слякоти, откуда только силы прихлынули.

Ворота, слава Господу, оказались не запертыми, открылись махом, но с дьявольским скрежетом. У лекаря будто выросли крылья: не глядя под ноги, он несся к огням спасительной цитадели. Петр Карлович зарекся кому бы то ни было сорочить о случившемся. Он был убежден, что в участке урядник Щукин уж не преминет поднять его на смех. Но не это пугало Кукушкина… а глас пустоты.

Уже на третьи сутки после случая на Змеином Гнезде «Северный Орел» под небесным Андреевским флагом бросил якорь в Охотске.

В этот звонкий от весенней капели и чивливых воробьев день на городском кладбище тело казака Волокитина было предано земле.

Палыч наказ барина ущучил крепко: отыскал капитана Черкасова на постоялом дворе, где хоронили свои сундуки с саквояжами приезжие; вцепился в него клещами, пока своего не достиг. Встреча капитанов случилась сердечной, если не сказать родственной: от души были удивлены и обрадованы, что оба Андреи и оба Сергеевичи. С первого часу встали на короткую ногу и свято уверовали, что дружбу свою сберегут на всю жизнь.

* * *

Как ни «бегался торопом», по выражению денщика, Анд-рей Сергеевич, как ни воспарял в большую спешку, но на подготовку к плаванию до берегов американских дней ушло поболее, чем загадывалось. Дело с передачей судна оказалось заковыристым и долгим. Одной канцелярщины было довольно, чтобы довести до слез и крепкого мужика. Перво-наперво пришлось ознакомить командира порта г-на Миницкого 41 41 Миницкий, Михаил Иванович (ум. 1829 г.) − контр-адмирал; в чине капитана корпуса флотских штурманов был командиром Охотского порта и Охотской области (1808−1814 гг.). с бумагами, обнаруженными Преображенским у Петра Волокитина.

Не розно с Андреем переживал заминку и капитан Черкасов. Дни ожидания тянулись гуськом, неразличимой чередою,− пропадало времечко за шаль. И слонялся Черкасов без дела по городским колдобинам да питейникам, терялся в догадках, возвращаясь на корабль, проклинал забытый Богом край света. Однако пуще всего он страшился дальнего тайного прицела, который мог держать на уме неизвестный ему доселе адмирал Миницкий.

«Какого черта за нос водит, старый сундук?!» − в голове Андрея Сергеевича бурлила обида: с чем в Петербург возвращаться? Как в глаза графу Румянцеву смотреть, не передав фрегат в надежные руки?..

Измаявшись таким образом и не дождавшись приглашения, он заслал, по совету Преображенского, письменный рапорт командиру порта. Неделя истекла, а от властей ни слуху, ни духу. «Похоже, жухнуть бумаге в долгом ящике»,− скрежетал Черкасов. Плюнув на этикет, он решил «бубенить в колокола»: откушал с утра чаю с капустным пирогом и, поскрипывая натертой кожей, отправился в командирский дом − трудить его высокопревосходительство.

Неожиданное появление в приемной самого адмирала порта в вицмундире вспугнуло разомлевшего вестового. Однако Черкасов прытче был: ловко вскочил с банкетки, ровно спущенная пружина, по всем правилам браво козырнул и замер в нетерпеливом ожидании.

Андрей Сергеевич в воображении своем рисовал Миницкого этаким плотно-тугим и грозно-заспанным, но нет, тот оказался подтянут для своих шестидесяти, приятен лицом и обхождением.

− Прошу не беспокоиться, голубчик, дай Бог памяти…