Array Сборник: Непарадный Петербург в очерках дореволюционных писателей

– Капитан, позвольте и вам поднести? – обратился я к нему.

Он не сразу согласился, боясь, вероятно, сделаться предметом шутки, но когда я сказал целовальнику [22] Продавец в питейном заведении или в кабаке. При устройстве на службу клялся честно исполнять свои обязанности и в подтверждение клятвы целовал крест. налить восемь стаканов, он юркнул в толпу и первым протянул руку к прилавку.

Познакомлю вкратце читателей с биографиями «полковника» и «капитана». Это, конечно, их прозвища, они никогда не были в таких чинах, но оба они интеллигентного общества. «Полковник» – мелкий чиновник из асессоров, а «капитан» был управляющим какой-то богатой дамы, получил гимназическое образование и жил когда-то на 300–400 рублей в месяц. Оба спились, потеряв места. Сначала они искали места, занятий, но потом примирились со своей участью и совершенно акклиматизировались в трущобах Обводного канала. «Полковник» получил свое прозвище за постоянное главенство и предводительство «католиками», то есть бродяжек, занимающихся катанием тачек с углём и дровами. «Капитана» прозвали так потому, что жил у вдовы капитана.

Один из нашей компании особенно привлёк моё внимание.

Это старик 80-ти лет, весь белый с пожелтевшей сединой и глубокими морщинами, избороздившими всё лицо. Длинная, прядями, такая же белая борода свешивалась до пояса. Из-под густых желтых бровей светились живые, как у юноши, глаза с огоньком, то ярко вспыхивавшим, то вдруг погасшим. Брови ходили поминутно вверх и вниз, как у орангутанга, с которым старик имел ещё большее сходство по выдающимся широким скулам и приплюснутому бесформенному носу. Он сильно горбился, ходил с палочкой, едва передвигая ноги, и одет был в какой-то длинный балахон, совершенно истлевший и весь разодранный.

Старик, как я заметил, пользуется уважением среди бродяжек и прозывается «странник Чередеев». Чередеев его настоящая фамилия, когда-то купеческая; ему принадлежала лавка в Гостином дворе и кладовая в Апраксином рынке. Чередеев схоронил семью, состояние, друзей, знакомых и и остался один-одинешенек на белом свете, найдя вторую семью среди бродяжек и сохранив железное здоровье, отличное зрение, память и аппетит. Питаясь в самых отвратительных харчевнях и ночуя в грязнейших постоялых дворах, он никогда ничем не хворал, не имел никаких болезней и благополучно пережил все эпидемии холеры, тифа, оспы и других зараз. Я познакомился и сошелся с Чередеевым почти на дружескую ногу. Ему понравилось, что я, прокрутив большое состояние и сделавшись бродяжкой, не потерял весёлого и бодрого духа.

– Ты видишь, я всё потерял, а не потерял только бодрости и совершенно счастлив.

– От чего ты, дедушка, не просишься в богадельню, – спросил я его.

– Молод ты еще и глуп, – отвечал Чередеев, – меня раза четыре сажали в богадельню и я убегал. Зачем мне богадельня? Я сыт, бываю пьян, нос в табаке и живу как вольная птица: хочу – иду к Макокину [23] Ночлежные приюты по адресу Измайловский полк, 6 рота (ныне 6-ая Красноармейская), 24, и Воронежская,22, которыми владел купец Георгий Поликарпович Макокин. Позднее он или его наследники продали этот промысел Ефиму Кузьмичу Алешкевичу. В начале XX века приют из 6-ой роты переехал на 7-ую, в дом номер 23 (на углу улицы Гарновского (ныне Советского переулка)). Приют был рассчитан на 400 человек, имелось отделение для дворян (они платили не пять копеек, как остальные, а десять). При приюте имелась съестная лавка. , хочу – к Кобызеву, а нет так и в «Ершовку» затешусь.

И старик лукаво подмигнул, подняв брови под самой картуз.

– Кто же тебе питает, дедушка?

– Кто? Христовым именем, сынок, живу… Строгости только ныне пошли, ну да ничего, на мой век хватит. Я, случается, и на костыль выйду, и руку подвяжу или спрячу, спрячу, и вожака возьму как слепой, значит. Под разными случаями, примерно, Но главное – годы, старость. За то и подают!

– Давно ли ты в Петербурге?

– Годов шестьдесят будет, при царе Николае переселился сюда.

– И помнишь старину?

– Как не помнить, Я ведь женатый тогда уже был. Всё помню.

После первого знакомства я условился встретиться с Чередеевым на другой день, но он не пришёл. После я увидел его в «Дерябинских казармах». Оказалось, что его забрали на улице за прошение милостыни, хотя он, схватив костыль под мышку, пробовал удрать с резвостью мальчика. Вместе с ним забрали одну бабу, стоявшую на углу с грудным ребёнком; завидев полицию, они оба бросились бежать, и баба швырнула своего ребёнка через забор. Оказалось, что у ней в пеленках была завернуто полено. Чередеев, смеясь, рассказывал мне это и прибавил: