Юлиан Климович - Странная история Федьки Грехова, случившаяся с ним, когда он пробрался в заколоченный подвал своей родной школы

Вдруг на его руке застрекотал будильник наручных часов. Серега посмотрел на циферблат: позолоченные стрелки “Ракеты” показывали полседьмого. Мама всегда ему ставила время, когда надо идти домой. За два года, что он носит эти часы у него выработался условный рефлекс.

– Я пошел домой, – с сожалением констатировал Серега.

Федька уже знал, что возражать, уговаривать или угрожать бесполезно, Серега бросит на полдороги любое дело и пойдет домой. “Как робот какой-то”, – всегда удивлялся Федька Серегиному повиновению этому стрекотанию, забывая что в другое время он легко подчинялся его воле.

– Зае…ись, только уроки закончились… Че так рано, айда в подвал слазим? – предложил Федька.

– Мне домой надо. Мамка и папка ругаться будут, ты же знаешь, – Серега виновато развел в стороны здоровенные ручищи, как делал это Федька, поправил сумку на плече и пошел по дорожке от крыльца к фонарю, затем, повернув налево, почти сразу пропав в темноте.

– Ну и х…й с тобой, – привычно выругался Федька, бросил обмусоленную сигарету на землю и с силой втёр ее носком китайского кроссовка в землю. – Сам слазию, – негромко кинул он в темноту, поглотившую Серегу.

Изредка возле четырехэтажек, урча моторами, шаря желтым светом фар, проезжали машины, за домами вдалеке периодически грохотали невидимые трамваи, снизу от речки к школе неслась только собачья перекличка, разноголосая и чуть истеричная.

Обойдя здание, Федька оказался возле входа в школьный подвал. Попыхивая папиросами и о чем-то матерно вполголоса переговариваясь, вдоль высокого почерневшего от времени забора из сколоченного внахлест горбыля, вниз по улочке прошли два мужика. Немного подуспокоившийся лай возобновился с новой силой, расходясь волнами по дворам. Вообще здесь редко ходили взрослые, в основном школьники. Взрослые чаще всего поднимались к своим трущобам по улочкам от дороги, которая шла вдоль реки, и по которой ходил автобус. Трамвай, идущий по центральным улицам их мало интересовал, здесь жили простые работяги и бывшие зэки.

Подергав дверь, Федька удостоверился, что заколочена она халтурно, только со стороны, где раньше был замок. Почему-то никто не интересовался подвалом, иначе дверь давно бы взломали. Несколько минут поиска в темноте были вознаграждены старой автомобильной монтировкой. “То что доктор прописал”, – с удовольствием процитировал он соседа Колю, уже год как откинувшегося с “крытки”. Вообще, после того как два года назад батю посадили за пьяную драку, впаяв ему “пятеру”, Федька жил больше сам по себе. Мать успевала только обстирывать его, да готовить еду. Она работала посудомойщицей в столовой кирпичного завода. Каждый вечер после смены она тяжело поднималась по темной кривой улочке к себе в позёмную избу пятистенок, которая досталась ей от родителей. Федька был у нее единственным ребенком. Любимым. Мужа она, кажется, любила, но побаивалась его пьяного угара. А пил он часто, собственно, почти не переставая. У них на Кирзаводе многие пили, особенно рабочие. Обжигальщики, как его отец, пили больше других, поскольку брали туда всех, кто только соглашался вкалывать в горячем цеху по 8-16 часов. Часто кто-то уходил в запой, и пока не находили сменщика, работягам приходилось стоять у печей и вторую, а иногда и третью смену без перерыва.

Просунув монтировку в щель со стороны петель, Федька крякнул, поднажал и сорвал дверь. “Вот и славненько, сейчас посмотрю что тут”, – его совершенно не волновали последствия, о таких глупостях он не задумывался. Ему стало страшновато от того, что перед ним чернела совсем уж абсолютная темнота, в которой могло прятаться черт те знает что, но отсутствие воображения давало Федьке шанс увидеть что там в глубине теплого подвала родной школы. “Да и что там может быть? Говорили военрук оборудовал здесь класс по НВП, но потом прорвало трубу, и ему пришлось съехать обратно в свой загончик на третьем этаже. Здорово, если он забыл там наган”, – с этими мыслями Федька протиснулся в щель и начал пробираться по коридору вглубь подвала. Пахло прелой землей, пылью и железом. Федька покопался в кармане и достал коробок со спичками. Чиркнул, но теплый ветерок из глубины тут же погасил огонек. Пять спичек подряд также сразу погасли. “Черт”, – выругался Федька и двинулся по стеночке дальше. Коридор сделал один поворот налево, затем еще и уперся в железную дверь. С трудом преодолевая сопротивление заржавевших петель он открыл ее и зашел внутрь. Попробовал зажечь спичку, но она опять потухла. Откуда-то слегка тянуло пропастиной. “Бл…дь, ну что за х…ня”, – в сердцах бросил он еще одну потухшую спичку на пол. Вдруг где-то впереди и слева он заметил, что чернильная темнота стала менее черная, чем везде. Он вдруг осознал, что слышит звуки редко падающих капель. Он мог поклясться, что еще секунду назад никаких звуков, кроме звуков его шагов не было. По его спине пробежали мурашки. “Откуда здесь свет, бл…ть?”, – Федька почувствовал какую-то лживость, неправдоподобность ситуации. “Короче, надо делать ноги отсюдава”, – резонно заключил Федька. Он начал руками ощупывать стену за спиной, чтобы вернуться тем же путем, что пришел. Но позади, сколько бы он не двигался вправо или влево вдоль стены, его сопровождала холодная безучастная бетонная стена без единого намека на дверь или поворот. “Ну чё, придется идти вон туда”, – и он мысленно кивнул на пятно размытой темноты, как бы подбадривая себя. “Не, а х..ли делать? Мать уже с работы поди вернулась, скоро по всем соседям искать побежит, она же кипишная такая…”. С такими мыслями Федька Грехов сделал шаг к пятну.