Худайберды Тухтабаев - Золотой выкуп

Один из них был Намазбай. На ногах — аккуратно сшитые постолы, халат новенький, из сатина в мелкий цветочек, на голове — чалма из зеленого сукна. Второго путника звали Хайитбаем, третьего — Тухташем. Это были мальчики лет тринадцати. Хайитбай — толстенький, плосколицый. Он весь, от головы до пят, покрыт гноящимися язвами. На нем громаднейшие сапоги, на них заплата на заплате. Старенький халат Хайитбая надет прямо на голое тело.

Тухташбай, наоборот, невообразимо тощ, до такой степени, что шея его подобна черенку яблока, готового вот-вот оторваться от ветки, лицо желтое-прежелтое, глаза провалились в глазницах. Обут Тухташбай в непарные кавуши [11] Кавуши — кожаные галоши с загнутыми вверх носками. . Рубах надето на него несколько, они лоснятся от грязи, точно намазанные ваксой. Но на головах обоих ребят — новенькие тюбетейки.

— Ну, Тухташ-палван, не устал? — спросил, оборачиваясь, Намазбай.

Тухташ ответил не сразу. Он остановился, тяжело вздохнул и, глядя на Намаза, странно улыбнулся.

— Устал, — сказал он, тяжело дыша. — Такой я стал почему-то: чуть пройдусь пешком — весь в поту утопаю.

— Сил у тебя нет, вот что, — вмешался в разговор Хайитбай, шедший чуть впереди.

— Неправда! — возразил Тухташбай, в котором вдруг заговорила мальчишечья гордость. — Сил у меня предостаточно! Только вот потею, когда хожу пешком, и все тут. На днях, когда в Тошохур ходил, точно так было: иду и потею, иду и потею…

— А зачем ты ходил в Тошохур? — поинтересовался Намазбай.

— Люди тамошние щедры, — слабо улыбнулся Тухташбай, — нищим подают охотно.

Намаз забрал этих двух ребят из чайханы «Приют сирот», что возле лошадиного базара в Самарканде. В этой чайхане маленький Намаз когда-то находил приют. Здесь доставался ему кусок хлеба, когда желудок сводило от голода, здесь обогревался пиалой крутого кипятка, когда коченел от холода. Прошли годы, Намаз вырос, но до сих пор помнит хозяина «Приюта сирот» Дивану-бобо, часто навещает его…

Говорят, Дивана-бобо, которому сейчас за пятьдесят, очень рано лишился родителей, вырос, кормясь подаяниями добрых людей. Себе он брал только то, что подавали люди съедобного, а деньги собирал копейка к копейке, пока не набрал достаточной суммы, чтобы купить заброшенный домишко. Подлатал его, подремонтировал и открыл эту чайхану, которую вскоре стали называть «Приют сирот»…

Намаз в месяц, в два месяца раз наезжал в чайхану, угощал чем-нибудь вкусным ночевавших там сирот, катал их на фаэтоне — в общем, делал все, чтобы они хоть на время забыли свою горькую сиротскую долю.

Вчера Намазбаю снова довелось побывать в Самарканде. Сестра Улугой послала его в город продать шесть мешков пшеницы, полученной за год работы издольщиком, и купить в подарок одежду и обувь девушке, с которой они были помолвлены. Намаз не стал даже заходить на базар: продал пшеницу оптом у Сиябских ворот и вздохнул с облегчением. Это самое противное занятие для него — торговать: если продает, то обязательно продаст дешевле положенного, себе в убыток, а если покупает, то, конечно, заплатит втридорога и купит при этом не самое лучшее. Какую бы покупку ни сделал Намаз — сестра его всегда недовольна: какой-нибудь изъян обязательно обнаружится.

«Куплю необходимые вещи вместе с Диваной-бобо», — решил Намаз и отправился прямиком в «Приют сирот». Старик оказался на месте: перепоручив обслуживание маленьким помощникам, он сидел в кругу почтенных посетителей, попивая чаек и ведя неторопливую беседу.

— Э, сынок-палван! — обрадованно вышел он навстречу Намазу. Крепко обнял, обеими руками поглаживая его плечи. — Суф-суф-суф, не сглазить, сил налился на зависть, настоящим богатырем стал! Прошу, прошу, сынок, присаживайся. Ох, и обрадовал ты старика, сынок. Соскучился по братишкам своим?

— По вас тоже соскучился, отец.

— Дай бог тебе счастья, палван сынок!

Когда последние посетители покинули чайхану, Намазбай с Диваной-бобо удобно устроились на мягких подушках и предались душевной беседе. Намазбай поведал кишлачные новости, старик поделился городскими, причем новости его оказались диковинными. Извозчики Юдина потребовали у хозяина добавить к их жалованью еще по полтиннику, устроили беспорядки, не вышли на работу. Наутро к ним присоединились рабочие водочного завода Нордмана, чаеразвесочной фабрики Николаева. Не успели утихнуть эти волнения, как взбунтовались железнодорожники. Власти прислали двадцать казаков, чтобы наказать рабочих и заставить выйти на работу, но рабочие обезоружили их да поколотили от души.